Реформа российского здравоохранения, которую во врачебных кругах давно уже прозвали «здравозахоронением», строится на двух главных постулатах — это уничтожение «малобюджетной» сельской, районной медицины и упор на центры высокотехнологичной медпомощи (ВМП), использующие все лучшие мировые научно-технические достижения в этой сфере. С первой задачей справляются весьма успешно. Со второй — дело обстоит гораздо сложнее.

НАЧНЕМ С ТОГО, что идея высокотехнологичной медпомощи была выдвинута отнюдь не сегодня. Еще в советское время в стране был создан набор головных медицинских НИИ по разным направлениям, так что те, кто не мог получить нужную специализированную медпомощь в своих регионах, могли по направлениям врачей отправиться лечиться, например, в Москву. Новаторство нынешних «реформаторов» заключалось в том, чтобы обозвать эту систему «высокотехнологичной медицинской помощью» и уложить в русло нацпроекта.

Объективности ради надо признать, что кое-какие попытки продвинуться всё-таки были предприняты. Спешно выстроены высокотехнологичные медицинские центры в Пензе, Чебоксарах, Астрахани, Красноярске, Челябинске, Тюмени. Этому сопутствовали постоянная неразбериха и непредвиденные затруднения: то грибок съедает только что выстроенный центр (Краснодар), то для работы на высокотехнологичном оборудовании не хватает столь же высокообразованных профессионалов, и их, посулив немыслимо высокую зарплату, тянут в провинцию из Москвы, то «высокотехнологичные» койки пустуют из-за недофинансирования, как случилось в Пензе.

Тем временем больные, в одночасье оставшиеся без своих фельдшерско-акушерских пунктов и малокомплектных больниц «шаговой доступности», оказались лишены даже самой элементарной медицинской помощи. Если жителю большого города с воспалением легких еще светит достаточно быстро попасть в медучреждение, то пациенту из отдаленной местности, коих в России не счесть, приходится добираться до человека в белом халате порой за тысячи километров. Что уж говорить о какой-нибудь «сложной болячке», когда, для того чтобы страждущего начали лечить, необходимо «попасть в квоту».

Вот рядовая история российского больного, рассказанная системным администратором Юрием Барановым:

— У моей мамы порок сердца. В Российском научном центре хирургии им. академика Б.В. Петровского ей сообщили, что необходима операция по протезированию клапанов. Там же ей выписали талон на оказание ВМП. При обращении в орган здравоохранения по месту прописки в Брянске ей сказали, что квота кончилась.

С цифрами вообще интересная история. Какой гений из Минздравсоцразвития в состоянии подсчитать, сколько людей на конкретной территории заболеет определенной болезнью? Например, для оказания высокотехнологичной помощи жителям Ульяновской области в 2010 году выделено 238 «объемов» ВМП, а калужанам по профилю «Педиатрия» — 57 «объемов». А если вдруг в Калужской области такая помощь понадобится 58 больным детишкам? В этом случае придется вспомнить детсадовскую игру «кто быстрее сядет на стульчик», когда стульев меньше, чем бегающих вокруг них малышей.

Конечно, нынче всюду существуют коммерческие отделы, и за свои кровные можно лечиться где угодно. Впрочем, и «счастливчикам», получившим талон, квоту или «объем», не удается избежать опустошения своих карманов.

— Моей маме необходимо протезирование клапанов сердца, — рассказывает житель подмосковной Коломны. — Для отбора пациентов на ВМП приезжали специалисты одного из медцентров. Необходимость операции подтвердили. Далее началось самое интересное. Приехала пациентка в Москву. Выстояла огромную очередь и узнала, что ей необходимо сделать кучу исследований, в том числе и ангиографию — не бесплатно, конечно. Дали номер телефона, который почему-то не отвечает, а по нему необходимо узнавать о дате госпитализации. Заранее предупредили, что послеоперационный уход проводится только сотрудниками центра, а за это надо платить, да и хирургам за операцию тоже нужна благодарность. Плюнула матушка на всё это и от такой ВМП отказалась.

В общем, простая человеческая идея о том, что надо лечить всех, кто болеет, совершенно враждебна нашим чиновникам. Поэтому в борьбе с очередями за квотами применяются всякие эффектные, но совершенно бессмысленные хитроумности. Например, «прогрессивные информационные технологии». Так, в 2009 году руководители центров получили письмо Минздрава о том, что уже с 1 января они могут госпитализировать больных только с новыми направлениями — «электронными талонами». То есть раньше нужно было ездить, а теперь многое можно оформить через Интернет, и будет всем счастье. В результате для получения направления на медпомощь, в том числе срочную, нужно последовательно пройти 32 этапа решений, рассмотрений и заключений, на что уходит не менее месяца хождений и мучений. Представьте себе пациента, госпитализированного с инфарктом миокарда, ему показано коронарное стентирование, которое является разновидностью высокотехнологичной помощи. Как пациент, которому требуется срочная операция, будет проходить все эти 32 этапа?

— В отношении этих центров можно сказать только одно: они как бы есть, а на самом деле их нет, — такой диагноз поставил, по информации РИА в Приморье, бывший главный врач ЦРБ Хасанского района Александр Криницкий. — Нормальному человеку попасть в эти раскрученные медицинские учреждения практически нереально. Ну и что с того, что такой центр имеется в Хабаровске? На город и на край квот для пациентов не хватает. Да человек помрет быстрее, чем в очереди этой отстоит, — считает А. Криницкий. — Вот и выходит, что чем больше этих центров, тем их на деле меньше. Зато поводов для хвастовства немало.

Апогеем «модернизации» и чиновничьего крючкотворства явилось переименование злосчастных «квот», которых на всех не хватало. Минздравсоцразвития России заменило ставшее ненавистным слово «квота» на «объем». Так и пишут в своих бумажках: «выделено столько-то объемов ВМП». На чем и успокоились. Очереди и проблемы остались, зато слово свежее. Когда и оно станет ассоциироваться с очередями и проблемами и при слове «объем» будет тошнить так же, как от слова «квота», его можно будет заменить еще на какое-нибудь. Благо слов в русском языке много.