К.ЛАРИНА: Добрый день еще раз, у микрофона – Ксения Ларина. Мы начинаем нашу передачу, и сегодня у нас в гостях замечательный режиссер и художник. Вот у меня даже есть подтверждение этому, буквально на столе лежит. Это Александр Наумович Митта. Здравствуйте, Александр Наумович.

А.МИТТА: Здравствуйте.

К.ЛАРИНА: Приветствую вас. У нас сегодня много тем для разговора. Я напомню нашим слушателям средства связи, чтобы вы могли вопросы свои задавать на SMS, прежде всего, +7 985 970-45-45. Но начать я бы хотела, конечно же, с истории, которая потрясла все сообщество наше и не только кинематографическое и театральное, а вообще людей, которые знают, что такое кино, театр, культура русская. Это уход из жизни Андрея Панина. Замечательный парень, актер потрясающий. Много работал. Невероятно был любим зрителями и режиссерами. Когда мы Александра Наумовича приглашали, и представить себе не могли, что случится такое. И вот сейчас, поскольку снимался Андрей в «Границе» у Александра Наумовича, мне бы очень хотелось, чтобы вы несколько слов о нем сказали.

А.МИТТА: Да, работать с ним было счастье абсолютно просто. Практически не было… Только ты сам, как бы, ставил предел его возможностям. Он мог сделать все абсолютно, и при этом, ну, так глубоко все переживал. Четко, внятно, как-то скромно. Я мечтал с ним еще работать. Но, собственно, он работал очень много, его все хотели. Не было режиссера, который бы сняв его в одной картине, не хотел его снимать 2, 3, 4 раза. Он все время давал грани непонятные. Очень горькая история.

К.ЛАРИНА: Он и сам пробовал себя в режиссеру.

А.МИТТА: Да.

К.ЛАРИНА: Он снял 2 фильма.

А.МИТТА: Он практически ушел из жизни на новом витке, потому что он, конечно, был бы… У него хорошие идеи были, он очень хорошо работал как режиссер. Это было бы прекрасно. Прекрасное развитие.

К.ЛАРИНА: Я напомню нашим слушателям и тем, кто хочет попрощаться с Андреем Паниным, что прощание с ним будет 12-го числа, во вторник. Насколько я знаю, это будет в помещении Московского художественного театра, по-моему, в 11 часов. Ну, если будет более точная информация, обязательно вам скажем.

Давайте мы сейчас послушаем небольшой аудиофрагмент – это Андрей Панин записал несколько стихотворений в цикле «Русская поэзия для детей», по-моему. И вот стихотворение Владимира Набокова мы сейчас услышим в исполнении Андрея Панина.

А.ПАНИН: Я вижу облако сияющее, крышу,

блестящую вдали, как зеркало… Я слышу,

как дышит тень и каплет свет…

Так как же нет тебя? Ты умер, а сегодня

синеет влажный мир, грядет весна Господня,

Растет, зовет… Тебя же нет.

Но если все ручьи о чуде вновь запели,

но если перезвон и золото капели –

не ослепительная ложь,

а трепетный призыв, сладчайшее «воскресни»,

великое «цвети», – тогда ты в этой песне,

ты в этом блеске, ты живешь!..

К.ЛАРИНА: Это Андрей Панин. Александр Наумович, вы кино свое представляли в Ханты-Мансийске, проект своего нового фильма. Это Шагал и Малевич.

А.МИТТА: Это Шагал и Малевич, да, это картина про двух художников, которые в 1920 году оказались вместе в Витебске и между ними произошла история, о которой никто ничего не знает. А мы раскопали. Ну, документальная основа тут значит очень мало. На самом деле, это просто 2 очень яркие личности, 2 абсолютно диаметрально противоположных художника, невероятно ярких. Потому что Шагал – один из лучших художников парижской школы, из 50, наверное, самых лучших художников. Собрание немыслимое. Никогда в жизни еще не собирались разные такие люди – там и Пикассо, и Модильяни, и Матисс, и Брак, и Леже. Все были вместе, и среди них Шагал был как равный.

А что касается Малевича, то это вообще авангардист №1, человек, который практически первым изобрел абстрактную живопись, человек, которому первому пришла в голову идея о том, что абстрактная живопись может существовать, что не нужны предметы, с которыми работали тысячи лет художники, а можно просто цвет и форму взять поотдельности и работать с ними. Это гигантский прорыв. И я не знаю там, в Америке он вообще в статусе святого совершенно просто. И практически все знающие люди считают, что он – один из трех-пяти людей, радикально повлиявших на изменение искусства в XX веке.

А у нас в России как-то к нему относятся почти анекдотически – это черный квадрат, черный квадрат. Конечно, у меня не было идеи такой телевизионной сделать образовательное кино. Это драматическая история со страстями, с поворотами неожиданными совершенно. Но интересно очень с ними работать. И слава богу, мне Белоруссия помогла хорошо, Витебск позволил там закрыть улицы, перестроить под начало века. А идея картины такая – как скучный город превратился в яркий такой, праздничный город Шагала, а потом Малевич сделал его, так сказать, полем для своих экспериментов. Это такая яркая, зрелищная картина и там интересные ученики у того и у другого. В общем, интересно.

К.ЛАРИНА: А вот скажите, а правильно ли я понимаю, что к этой теме вы прикасались в фильме «Гори-гори, моя звезда»?

А.МИТТА: Да. Драматическая история невероятная совершенно. Я 45 лет тому назад хотел очень снять что-то про Шагала и придумал историю. Но тогда Шагала вообще-то упоминать нельзя было.

К.ЛАРИНА: Да, запретная была фамилия.

А.МИТТА: Потому что он там нарисовал картину, где Ленин был на одной ноге, на руке стоял вверх ногами, он был такой антисоветчик. И я придумал такую историю, которую сыграл Олег Николаевич Ефремов, что было бы, если бы Шагал остался в России – короткая слава и быстрая смерть. Вот эта вот такая трагическая история – она была. И я все время думал, надо бы это сделать, что-то еще более буквальное по отношению к нему. Ну, когда он был жив, это было не к месту. А потом нужна была история. И когда придумал историю, когда нашел, точнее сказать, историю, как эти 2 радикально отличных человека столкнулись на поле искусства, я понял: картина есть, всё. И стали делать.

К.ЛАРИНА: Но там же, кстати, очень драматичная история взаимоотношений.

А.МИТТА: Да она очень простая.

К.ЛАРИНА: Такой пришел красный комиссар и просто вышиб Шагала из академии.

А.МИТТА: Но Шагал и сам комиссар хороший был. Он друзей и родителей своих, так сказать, выгнал из дома, где устроил себе школу. Они все были революционеры, они все махали пистолетами в те времена. И Шагал сам сказал, что «эти идеи революции у меня вытекали из носа как сопли», жестко обозначил. Ну так, как 2 революционера на поле искусства борются, ну, там интересно, веселая история.

К.ЛАРИНА: А кто играет?

А.МИТТА: Играют прекрасные актеры совершенно. Толя Белый, известный мхатовский актер играет Малевича, а Леня Бичевин, молодой актер, любимец девушек московских и очень талантливый актер, он играет Шагала.

К.ЛАРИНА: Бичевин, кстати (я просто напомню наши слушателям), он совершенно блестящий парень, я все жду, когда он новую роль сыграет. Он сыграл прекрасного Балабанова «Морфий» великолепно.

А.МИТТА: Да, но совершенно другая. Такой, смурый, так сказать, закрытый человек, который погибает от морфия. А тут легкий, веселый, такой, остроумный, драматичный, переживающий за учеников. Потому что у них, как бы, там, собственно, история мастера и учеников. Шагал любит своих учеников, болеет за них по-человечески, переживает их драмы, вытаскивает их из кризисов, собирает, так сказать, каждого как отдельную личность. А Малевичу нужна армия, нужен первый отряд, который будет выражать его идеи, который раздвинет стены, так сказать, вслед за ним. То есть ему нужны последователи.

И вот эти вот 2 таких радикальных отличия мастера и учеников мне показались очень интересными, потому что я был свидетелем и того, и другого в жизни. Нас учили очень хорошие мастера. В общем, я бы сказал, что мне очень сильно повезло, меня учил Михаил Ильич Ромм и Сергей Апполинариевич Герасимов частично через плечо других мастерских. Ну, в общем, первым учителем был Довженко. Таких учителей вообще сейчас даже представить невозможно совершенно, потому что у Ромма мы просто жили. После учебы приходили к нему, за большим столом борщ, делились всякими планами, занимали у него деньги, причем иногородние, естественно, и не отдавали. Он просто для нас был как отец родной. И это считалось нормой совершенно. Поэтому также он поднимал и режиссеров уже на студии. Ну, в общем, много было интересного.

К.ЛАРИНА: А живописи кто вас учил?

А.МИТТА: Живописи меня учил Константин Павлович Ротов, прекрасный художник. Я начинал как художник-график, как карикатурист в журнале «Веселые картинки». И прекрасно совершенно у мастера такого, детского рисунка и карикатуры Константина Ротова я очень многому научился. И даже взял у него одну историю для картины давней «Гори-гори, моя звезда». У него там сосед был художник Храповский, который ухаживал за своими помидорами, а Ротов, наоборот, свои помидоры как-то так держал в запустении совершенно. И однажды он утром вышел и покрасил краской все свои помидоры. И Храповский, значит, смотрит, думает «Что такое?» Говорит «Кость, почему у тебя помидоры цветут и красные такие, а у меня такие зеленые, я за ними ухаживаю?» Он говорит «Да ты их там дерьмом всяким поливаешь, ты у них листья обрываешь, а мои на свободе – они расцвели». Я потом эту историю, когда художник рисует радуги на дереве, на яблоках, которые остались от погибшего дерева. И картина вышла, а Александр Лукич Птушко, тоже один из моих учителей идет мне навстречу, говорит «Саша, как ты догадался, узнал мою историю детскую?» Он говорит «Какую историю?» «Это я, — говорит, — в детстве все яблоки раскрасил, меня дураком считали все». Так что история такая оказалась многоплановая.

К.ЛАРИНА: Еще вопрос, связанный с этой темой, с темой живописи и, кстати, именно живописи абстракционистской. Почему в нашем обществе и на сегодняшний день тоже такое отторжение современного искусства, абстрактного искусства?

А.МИТТА: От глупости, от бездарности, от бескультурья совершенно. Сегодня абстрактное искусство занимает самое главное поле живописи. Наверное, 70-80 процентов авангардного, нового искусства – это абстрактная живопись. И огромное количество абстракционистов, разных совершенно. Причем, они из России. Кандинский, как бы, основоположник такой, музыкальной живописи, который говорил, что живопись как музыка. Малевичу нет вообще просто… Ну, без него не обходится ни одна картина. И кроме того, он же еще кроме того, что заложил основы этой живописи, он же еще заложил основы современной архитектуры. И в Баухаусе, в немецком институте авангардного искусства он почитается самым уважаемым человеком.

Но надо сказать, что у нас тоже про него сейчас стали книжки издавать. Прекрасную книгу издал Хан-Магомедов, такой исследователь. В общем, сейчас можно понять, кто он, на самом деле, такой. Но, все-таки, это самый уважаемый человек русского искусства, причем не просто самый уважаемый, а намного раз уважаемее, чем все признанные реалисты. Все-таки, реалисты – хорошие художники, не хочу их там называть по именам, они – прекрасные. Но это, все-таки… Ну, третий-четвертый эшелон мирового искусства, они все позади. А, вот, человек, который открывал новые горизонты, который бы прокладывал новые пути, причем в одиночестве. Когда он придумал это все, вообще кроме таких фриков и придурков вокруг него не было никого совершенно. И подумайте, сколько такой дури полощется в тысячах разных людей, которые предлагают что-то необычное и непривычное. Как правило, это всегда, так сказать, какие-то чайники.

А он понял, что это путь развития мирового искусства, не только живописи, но и архитектуры, и дизайна, и всего. И в одиночестве там 10-15 лет это все полоскал в своем мозгу, а потом приехал в Витебск и успокоился, за 2 года все сформулировал и выдвинул уже тогда свою концепцию внятно и четко. Поэтому Витебск для него значил очень многое.

Но поскольку у него была идея, что, ну, как бы, его искусство, его супрематизм, что это искусство, которое покрывает весь земной шар и от имени Земли говорит со всем космосом, то, конечно, такая мелочь как Шагал для него был… Ну, он его в упор не видел. Ну, он его просто смахнул с дороги совершенно, выкинул из школы, куда он пригласил преподавать, избавив, в общем, от голодовки. В Москве было очень голодно в то время, а Витебск – более сытая вещь. Ну, это революционеры так себя вели. Ну что делать?

К.ЛАРИНА: Ну подождите. А вот знаменитая история с выставкой в Манеже и с ее разгромом со стороны Хрущева, как бы, история с «педерасами», да? Это же все было при вашей жизни, да?

А.МИТТА: При моей жизни, да. И, причем, с моими друзьями. Но надо сказать, что, все-таки, уже были другие времена. Я помню, как Эрик Неизвестный, который дал ему отпор, он не переживал ни секунды совершенно, он не поднимал руки к небу «Что со мной будет?» Были мужественные ребята, очень серьезные. И, вот, весь российский авангард – и Эрик Булатов… Ну, в общем, все эти ребята (их долго перечислять) – серьезные люди, которые, как бы, были верны своему призванию, и там десятилетия они сочиняли свои картины. Я помню, когда Эрик Булатов первые свои картины написал, то пришел этот знаменитый коллекционер Костаки и сказал «Это что? Это живопись?» А он написал «Слава КПСС». «Это живопись?» А через 10 лет уже он говорил «Я уважаю ваше искусство», забыл, что он говорил.

Поэтому эти люди начинали в глубоком совершенно одиночестве. Но у них были друзья, у них были приверженцы. В общем, мы не были тогда одиноки.

К.ЛАРИНА: Ну, сын у вас тоже художник.

А.МИТТА: Сын – художник, галерист. А полагается, художник – сейчас это уже такая, метафорическая профессия. Картин никто не покупает почти, практически никто не покупает, поэтому он занимается дизайном, оформляет пространства там всякие. Ну, как галерист он собирает и серьезных художников, и молодых. И уже репутацию имеет хорошую.

К.ЛАРИНА: Он, по-моему, у вас на митинги ходит постоянно.

А.МИТТА: Эта сторона жизни для меня закрыта. Я живу по принципу, знаете…

К.ЛАРИНА: В пикеты ходит, я знаю.

А.МИТТА: Да, нет. То, что сказал Флобер: «Хочешь быть революционером в искусстве, живи как законопослушный буржуа». Вот, я работаю на государственные деньги, поэтому ни на какие митинги я не хожу.

К.ЛАРИНА: А с сыном на эту тему не разговариваете?

А.МИТТА: Нет, не разговариваю. Ну а чего я с ним, ругаться буду? Нет. У него своя жизнь.

К.ЛАРИНА: Ну хорошо. У нас сейчас новости. Напомню, это Александр Митта в нашей студии и потом продолжим и, конечно же, про кино тоже будем говорить и на ваши вопросы отвечать.

НОВОСТИ

К.ЛАРИНА: Возвращаемся в программу. Напомню, что сегодня в нашей студии кинорежиссер Александр Наумович Митта. Мы говорим о его новой работе, которая должна появиться осенью, да?

А.МИТТА: Да, да.

К.ЛАРИНА: Что называется, сыграть премьеру и выйти в прокат. И опять же вспоминаем любимые фильмы. Тут в студии и Света Ростовцева называет, и я. Я обожаю «Гори-гори, моя звезда», и, кстати, вспоминаю один из наших разговоров с Александром Наумовичем. Я как-то у него спросила в какой-то программе уж 100 лет назад: «А вот ваш фильм какой самый важный для вас, вот, визитная карточка, все-таки?» — «Гори-гори, моя звезда», — сказал.

А.МИТТА: Ну, это принципиальная картина, да. Потому что это визуальная картина, это картина, как бы, картина зрелищных аттракционов. Там есть традиции Эйзенштейна и это про то, что я люблю, про то, что составляет самую классную часть жизни, взаимоотношения с живописью. Я очень люблю живопись. Жалко, что не стал художником, но, вот, и про художников рассказал.

К.ЛАРИНА: Ну вот сейчас, когда были новости и реклама, я спросила у Александра Наумовича, почему герой Олега Ефремова, вот этот художник замечательный был немым? И спросила «Это что, метафора такая, особенно в то время, в советское?»

А.МИТТА: Ну, вообще-то в то время художники были молчаливые. Это сейчас такие разговорчивые.

К.ЛАРИНА: Ну, свобода.

А.МИТТА: Нет. Надо пропагандировать себя, надо концепции излагать всякие. А тогда они как-то были сдержанны больше. Но, в частности, была история такая, что Юрий Владимирович Никулин должен был играть эту роль, но он остался с цирком на целый сезон в Австралии и роль осталась свободной. А Никулин – вы знаете, он прекрасно молчит совершенно, просто очень глубоко и разнообразно. И попросил Олега Николаевича Ефремова это сыграть. И обещал ему, я говорю «Я напишу тебе, Олег, полно монологов», и у него там все это есть. Он говорит «Не надо. Убери все слова. У меня в театре такие дела паршивые, я буду стоять и думать о своем. А ты меня снимай». И мы сняли, вы знаете, совершенно незаметно абсолютно, буквально за 5 сцен сняли всю эту его роль. И оказалось, что это одна из самых заметных его ролей. Я был поражен совершенно. Вот что значит большой актер.

К.ЛАРИНА: А чьи картины, кстати, там были?

А.МИТТА: Картины я сам написал вместе…

К.ЛАРИНА: Ваши?

А.МИТТА: Да, да. Это целая история была. Нарисовали кучу картин и ничего как-то не складывается, пока нет лейтмотива, пока нет какой-то темы в картинах. А там появилась тема радуги, вот, как бы надежды тогда. Сейчас это уже тривиальный такой образ, а тогда было свежо, где, значит, он радуги на яблоках, которое уже дерево сорвали и оно умирает, а яблоки – он раскрасил яблоки радугами. И в доме у него повсюду радуги, всюду, на всех картинах радуги-радуги. И сразу появилась как-то такая тема человеческая. Вот.

К.ЛАРИНА: А вы с Шагалом-то встречались? Он же приезжал сюда в Москву. В 70-х годах, по-моему. Когда он был?

А.МИТТА: Нет, не удостоен тогда был. Но я помню, как первую книгу Шагала, огромную монографию привез Евтушенко. Он был у Шагала и привез ее в Москву. А я ее увидел у Михаила Ильича Ромма. А там странный очень рисунок Шагала, большая ценность совершенно и надпись «Дорогому Никите Сергеевиче от Марка Шагала». Я говорю «Михаил Ильич, откуда у вас эта книга?» А он говорит: «А это, знаешь, это мне принес Женя Евтушенко. Он принес ее Хрущеву в подарок от Шагала, а Хрущев открыл и говорит «Это чего? Евреи? Летают? На, возьми назад». (все смеются)

К.ЛАРИНА: Ну вот, кстати, про евреев. Вот, традиционно тоже очень много говорят о еврействе в связи с Шагалом, что это еврейский художник. Для вас эта тема вообще важна в его жизни, в его творчестве?

А.МИТТА: Нет. Понимаете, нет. Он про себя очень четко сказал «Я не еврейский художник, я – еврей-художник». Он нарисовал для всего мира, он сделал 14 витражей в разных храмах всех конфессий совершенно – и в католическом, и в протестантском, и в синагоге рисовал. Ну, во всех храмах. Самые лучшие витражи, какие только существуют, потому что они полны религиозных чувств совершенно. У него прекрасные музеи во Франции в 3-х местах и он был единственным художником, которого при жизни Франция удостоила чести сделать выставку в Лувре. И кроме того, он сделал фантастический совершенно потолок в Парижской опере. Современное искусство и свое личное искусство. И тогда я не помню там, какой-то министр культуры Франции когда пришел и сказал «Черт возьми. Я 100 раз был в опере, и только сейчас вижу, что там есть потолок». У него был дар такой, талант, как бы, протирать глаза людям. Вот, когда он это рисовал, писал картины, то как будто человек впервые видел вот этот вполне живой, реалистический предметный мир.

И у него, знаете, у него было странное искусство очень. Он был, в общем-то, реалист фантастический. Но к нему как-то прилипало все абсолютно, все авангардное. Вот, кубизм к нему как-то прилип и растворился в нем. Сюрреалисты говорят «Вы – основоположник сюрреализма». Он говорит «Нет, ребята. Вы там рисуете подсознательно, а я все сознательно рисую». Немецкие экспрессионисты сказали «Вы начали экспрессионизм задолго до того, как немецкий экспрессионизм». Он говорит «Ну и ради бога, живите с ним, а я в своем искусстве». Вот, он все впитывал в себя – и экспрессионизм, и авангардизм. И он один из первых догадался, что если художник, как бы, не умеет рисовать, то это создает между зрителем и картиной более тесную дистанцию, потому что умение рисовать – оно, как бы, ну, такую заслонку ставит «А, это мастер, он умеет». А тут ты смотришь на его картины… Он – блестящий рисовальщик, но он рисовал так, как будто у него такая костяная рука, как будто он не умеет рисовать. И ты видел, вот, ты сам мог бы это нарисовать. Таким образом он был одним из первых примитивистов-художников. Тут очень много явлений сошлось в нем, он впитал. И главные для него были этические ценности – семья, народ, религия, человечество. Вот это вещи, которые у него в голове все время были. В общем, большой, серьезный художник.

К.ЛАРИНА: Он, кстати же… Тут стоит вспомнить, что он был не только прекрасный художник, но и замечательный литератор. Он написал великолепную свою биографию. Вот, она, кстати, помогла вам?

А.МИТТА: Мы ее использовали, да. Она у нас в основе.

К.ЛАРИНА: А еще, по-моему, Фридрих Горенштейн тоже писал про него.

А.МИТТА: А эти все провалились. Фридрих Горенштейн, он – прекрасный писатель, но он на этой теме не вышел никак.

К.ЛАРИНА: Не получилось, да?

А.МИТТА: А потому что Шагал уходил от конфликта. Он говорил «Моя позиция – я убегаю от конфликтов». Художник – он уходит в картины и все. А как сделать драму без конфликта совершенно? А я придумал, как получается конфликт, потому что от Малевича не убежишь – он тебя достанет всюду совершенно. И получилась занятная история.

К.ЛАРИНА: А Белла там есть, героиня?

А.МИТТА: Конечно, да. Молодая дебютирует девушка очень хорошая. Она окончила журналистику в МГИМО, Кристина Шнайдерман. Очень талантливая актриса молодая. И там вообще все ученики-ребята – они все дебютируют. Там 20 дебютов, 4 главных таких, эпизодических роли и, в основном, все его ученики – это все дебютирующие ребята. Мне не привыкать, поэтому я хорошо очень… После детского кино я хорошо с ними себя, как бы, чувствую. Я как-то сказал «Моя профессия не режиссер, а Папа Карло. Дайте мне полено, я из него выстругаю Буратино». Потому что всегда работаешь с людьми, которые талантливы, но еще сами не понимают суть своего таланта. Ну, дети. Для меня привычно.

К.ЛАРИНА: Ну вот, кстати, теперь давайте уже на кино перейдем. Вы вообще современное российское кино смотрите?

А.МИТТА: Ну, меньше, чем хотел бы. Но более-менее стараюсь.

К.ЛАРИНА: Ну, общие впечатления какие-то у вас есть?

А.МИТТА: Конечно.

К.ЛАРИНА: Вот, как вам кажется, в каком сегодня состоянии?

А.МИТТА: Я считаю, что совсем не так плохо, как говорят. По-моему, очень много хорошей молодежи вырастает. И есть мощные режиссеры, просто серьезные. Правда, это люди… Мне нравятся люди, как бы, удаленные от моего поверхностного дарования. Я люблю Балабанова, Сигарева, в общем, людей, которые драматизм жизни вскрывают бескомпромиссно и до конца. По-моему, это и есть искусство.

К.ЛАРИНА: Очень интересно. Вы же совсем другое кино снимаете.

А.МИТТА: Ну, естественно, я снимаю другое.

К.ЛАРИНА: У вас обязательно светлое начало присутствует всегда.

А.МИТТА: Да. Именно поэтому я понимаю, как серьезно люди относятся к жизни, которые в полной мере драматизм жизни выражают. Нет, совсем неплохое кино. К сожалению, сейчас кино, так сказать, нуждается очень сильно в поддержке.

К.ЛАРИНА: В финансовой?

А.МИТТА: Просто в деньгах, да. Потому что мы же конкурируем с кем? Американцы выбрасывают нам картину за картиной, каждая стоит по 60 миллионов, 120 миллионов к ней прибавляется на раскрутку и целая индустрия там работает. Ну, как можно соревноваться? Мы не можем с ними соревноваться совершенно. Там талант выглядит очень как-то робко и малозаметно. А те, кто пытаются это сделать, те видно, до какой степени они отстали от этого индустриального кино. А кинотеатров нет. А кинотеатры у частных владельцев. А они должны работать с американцами, потому что с нашими-то картинами залы будут пустовать. Поэтому нужны кинотеатры.

К.ЛАРИНА: А почему с нашими картинами залы пустуют?

А.МИТТА: Потому что народ не хочет смотреть, потому что веселее, разнообразнее, изобретательнее вот эта огромная индустрия, которая работает на весь мир. И в том числе захватывает какой-то маленькой частичкой Россию. Эти картины яркие, я сам на них хожу смотреть.

К.ЛАРИНА: Ну, подождите. А вот ваш фильм, он выйдет в прокат. Вы как?..

А.МИТТА: Мне совершенно не важно абсолютно.

К.ЛАРИНА: Это не важно?

А.МИТТА: Не-а. Люди, которым это интересно, они так или иначе это посмотрят, потому что сейчас же просто картина пошла немножечко, а потом в интернет и все, и скачивай задаром. И те, кто хочет, те увидят. Я не зарабатываю на этом. К сожалению, не могу. Хотел бы, но нет, это нереально.

К.ЛАРИНА: Ну, а у вас есть какие-нибудь свои рецепты, чтобы вернуть и зрителей в зал, и чтобы, все-таки, российское кино сегодня смотрели в России, а не только на фестивалях международных?

А.МИТТА: Ну как? Рецептов нету, а ремесло есть, я его преподаю, вы знаете. Когда время находится, то у меня такая виртуальная школа. Просто делаем объявление в интернете и съезжается народ ко мне, знаете. Из 5-ти стран приезжают люди, я делаю такой жесткий, двухнедельный прессинг, такой блок-семинар по 8 часов в день. Чему-то можно научить.

К.ЛАРИНА: А там не нужно вступительные экзамены никакие?

А.МИТТА: Не, никаких экзаменов.

К.ЛАРИНА: Просто вот?..

А.МИТТА: Просто работают люди. Даю упражнение, они…

К.ЛАРИНА: И что, любого можно научить стать режиссером?

А.МИТТА: Нет, о режиссуре речи нет. К сожалению, идет разговор только о бумажной стороне, о сценарии, режиссерском сценарии. Для режиссуры нужны деньги, потому что это нужен свет, нужна аппаратура, нужно пространство. Это только школа делает. Но все равно сейчас очень важно иметь контакт со зрителями. Если кино не имеет основ, такого, сознательного контакта со зрителями, если оно не тащит зрителя туда к катарсису, знаете, ну, по направлению, как бы… Ну, гипотетически не выстраивает такое взаимоотношение со зрителем так, чтобы он волновался все больше и больше, переживал все больше и больше, и начинал в середине картины, там, где сочувствие, в конце у него уже должна быть такая идентификация, на подсознательном уровне должен понимать, что ты хочешь от него получить. Тогда это можно. Все-таки, самое главное происходит на самом простом поле, когда режиссер дает зрителю вопрос, а зритель дает ему ответ. Это такое, знаете, интерактивное, все-таки, занятие кино. В темноте сидишь, у тебя есть контакт с экраном и ты забываешь о том, что это экран, это жизнь. А когда нет контакта, ты смотришь «Ах, оператор снимает, ах, артисты играют, ах, мизансцена, ах то-сё». Разглядывать кино долго нельзя. Переживать – можно.

К.ЛАРИНА: На ваш взгляд, в принципе, конкурировать может российский кинематограф с Голливудом или это бесполезное занятие?

А.МИТТА: А зачем? Не надо. А зачем нам с ними конкурировать? У нас свое поле, мы никогда с ними не конкурировали и не будем никогда с ними конкурировать. Они придумывают всегда что-то. Они сами уже уходят с этого поля. Уже большие мастера кино говорят, что центр внимания, центр искусства, центр развития перемещается из кинематографа на телевидение, туда, где идут сериалы серьезные, на них уже HBO, прекрасная американская компания, она там по 60, по 80 миллионов долларов закладывает на сериал. Там и талантливые люди, серьезные актеры, хорошо все тщательно выстроено до горизонта. Это уже жизнь нормальная.

А кино должно поражать, кино превращается в какой-то аттракцион. Там, «Твердый орешек» раз, два, три, четыре, пять.

К.ЛАРИНА: «Крепкий орешек», да.

А.МИТТА: «Крепкий», да. И без конца вот прыгают, скачут, стреляют. И без этого уже нельзя, потому что народ уже… Он уже привык, что приходишь в кино, тебя должны потрясти самым грубым образом.

К.ЛАРИНА: Ну подождите, вот, вы тоже умеете это делать.

А.МИТТА: Умею.

К.ЛАРИНА: Фильм-катастрофа, который вы сделали, это у нас считается первый советский фильм-катастрофа.

А.МИТТА: Попробовал и успокоился. Это не такое сложное умение. Но трудоемкое, вы знаете. Это работать надо.

К.ЛАРИНА: А на ваш взгляд, почему сегодня детского кино не существует вообще как факта?

А.МИТТА: Беда. Есть такие талантливые ребята. У меня один из моих учеников Саша Карпиловский – он и актер. Ну, он в «Границе», может, помните, играл этого сержанта, который нацепил на себя лейтенантские погоны?

К.ЛАРИНА: Да-да-да.

А.МИТТА: Остроумный, веселый. И он любит детское кино. Он снял очень хорошее детское кино «Частное пионерское» и получил там приз зрительских симпатий сейчас в Ханты-Мансийске, и дальше продолжает это дело. Есть хорошие ребята. Но детское кино негде прокатывать, нет для этого дела ни залов, ничего.

К.ЛАРИНА: Ну и потом дети тоже ходят на американское кино, на полнометражные мультфильмы.

А.МИТТА: Вообще-то говоря, мое мнение – оно, вы знаете, нетрадиционное. Я считаю, что любимые детские картины – это «Неуловимые мстители» в лучшем случае или просто приключения. Дети хотят, чтобы это все было очень энергично, они хотят переживать, чтобы был риск, погоня. По-моему, приключенческие картины – вот детское кино.

А вот эти школьные картины, которые раньше при советской власти считались детскими…

К.ЛАРИНА: «Звонят, откройте дверь».

А.МИТТА: Взрослая картина. Дети ее не любят.

К.ЛАРИНА: Серьезно?

А.МИТТА: Не знают, не любят.

К.ЛАРИНА: Я так любила.

А.МИТТА: А зрители все говорят «Ах, какая…»

К.ЛАРИНА: Когда я была девочкой, я прямо: «Фильм про меня, фильм про меня».

А.МИТТА: Да. Для девочек, да, наверное. Может быть, девочки – да. Нет, это, к сожалению… Я-то к ней сам относился как к взрослой картине. Метафора, как на примере детского чувства, как на примере влюбленности маленькой девочки… Есть метафора любящей женщины, которая любит всем сердцем безответно, до конца. И на этой любви она взрослеет, поднимается ее дух. Там фантастический сценарий Саши Володина.

К.ЛАРИНА: Ну и про «Сказку странствий», которую мы тоже с вами вспоминали в перерыве, фильм-сказка сегодня тоже как факт отсутствует.

А.МИТТА: Да, вот «Сказка странствий» – это картина, которая ко мне вернулась просто через много-много лет. Потому что когда я ее сделал, все считали, что я провалился. Премьеры не было, фестивали категорически запретили, потому что первый фильм ужасов. Подержали немножко на полке, потом выпустили как-то коряво. Ну, все равно. Что делать? Провалился и провалился, пошел дальше.

А сейчас когда я занимаюсь, собираю, оказывается, у всех детей того поколения это была любимая картина, потому что она эмоциональная, яркая, про простые ясные чувства, про любовь, про верность, про то, как девочка ищет своего брата, находит, как он возрождается. И там фантастическая роль у Миронова. Просто фантастическая совершенно. Собственно, это про него фильм, про то, как он умер, погиб, спасая детей, и возродился, еще раз спас этого мальчика, который уже гиб в своих недостатках каких-то. А он поднялся, очистился и взлетел с его помощью.

Это хорошая поэтическая картина. Слава богу, что она ко мне сейчас возвращается. Это приятно.

К.ЛАРИНА: Давайте несколько вопросов от наших слушателей задам. Они здесь самые разнообразные, читаю, что вижу. Страшный вопрос, очень подробный: «Как в условиях социалистической экономики, брежневского застоя, тотального унижения человеческого достоинства, попрания прав и свобод личности, всеобщего дефицита товаров народного потребления и антисемитизма, царивших в нашей стране, вы смогли создать такие фильмы?» (смеется)

А.МИТТА: Ребят, никто не мешал, вы знаете. Нет-нет-нет, я вру, конечно. Я их всегда редактировал. Это печально, но что делать? Я ругался, дрался, бился. Но директор (тогда был Николай Трофимович Сазов, был умный человек), он сказал фразу, которая меня сопровождала, он говорит «Митта говорит опрометчивые слова, но не совершает опрометчивых поступков». То есть я поправлял.

Люди некоторые были более принципиальны и сохраняли свою картину. Скажем, вот, Саша Аскольдов, он снял картину «Комиссар» и никому не дал ее абсолютно калечить, спрятав ее где-то там под полом, далеко. И когда все поменялось, тогда он с этой картиной остался. Но он остался режиссером одной картины. Я так не могу. Я снимаю картину, я уже думаю «Надо следующую делать». Хорошо, я там чего-то подрежу, поддам, выпущу…

К.ЛАРИНА: То есть какой-то компромисс вы находили, да?

А.МИТТА: Непременная часть была работы – всегда компромисс. Ну, что делать? Вот я такой. К сожалению, один раз я лажанулся самым страшным образом совершенно. И не могу себе простить этого всю жизнь. Это на картине «Экипаж». Вы знаете, у меня был такой классный там конец. Просто когда то, что Жженов, его герой с сердцем лежал в больнице, и уже понятно было, что он не полетит. И вдруг ему звонят и говорят «Надо перегнать на север маленькие самолетики, 5 самолетов, у нас не хватает народу. Тебе, может, не с руки?» Он говорит «Да что вы, ребята! Мне бы за руль подержаться». И он босиком там валенки ворует, в пижаме бежит из больницы, да и на попутной машине доезжает до аэродрома. И там, значит, маленький самолет, действительно, какие-то ребята молодые. Он говорит «Ребята, слушайте, как вы классно выглядите. Вы, может, с войны не виделись». А он говорит «И ты будешь молодой». И мы понимаем, что это не так. И он садится в кабину, они кладут ему руки на плечи как крылья, знаете, с двух сторон. И он улетает туда и растворяется. Потом девочка бежит, дочка и говорит «Папа умер» — «Как?» — «Вчера ночью во сне». Всё. Всё нормально, картину сдали, я считаю, все, я вышел, снял.

К.ЛАРИНА: Какой финал роскошный.

А.МИТТА: И тут вдруг зовут меня и говорят «Выбросить!» Я говорю «Почему? Что? Как? Это же такая, традиционная вещь. Старое поколение сдает место, вырастило новое» — «Не надо этого, не надо старого поколения». Я понять не могу. Оказывается, Андрей Смирнов, хороший режиссер, товарищ мой снял картину про архитекторов и у него там умирает старик (архитектор) и молодые ребята подхватывают эстафету. И вот, значит, показали Брежневу, он говорит «Что вы мне хотите сказать? Что старики должны умирать и уходить?» И стучал кулаком по столу. И мне начальство говорит «Никогда твоя картина не выйдет на экраны. Мы не сделаем этого. Вырезай!» Я говорю «Не вырежу и все». А конец года. К директору позвали, говорит «Саша, ты сделал большую работу. Тебя выкинут с Мосфильма и тебя рабочий класс растопчет ногами, потому что мы без премии все остаемся из-за твоей картины. Выпускай». И я чего-то… А я дурак. Надо было плюнуть на всё, уехать и всё. Я думаю, ну, конец года, действительно, вроде, люди… Ну, в конце концов, и вырезаю сам. Можешь себе представить?

А потом узнаю, что они, оказывается, запасли себе премию по-другому все нормально, а уже все назад не отдашь. И вот с этим позором я живу всю свою жизнь. Она популярная картина, она известная, ее люди любят. Но какой она могла бы быть, знаю только я один. Вот это вот я скажу тем ребятам, которые говорят, как там все было в условиях этого всякого, так сказать, дела.

И учтите еще, ребята. Хороших картин было очень и очень мало. Такого дерьма мы там навалили, кучи, тысячи этих картин выходили. Посмотрите, что тогда снималось. А показывают на телевидении 2 десятка картин с того времени. Нет, это было тяжелое время. Правда, все работали.

К.ЛАРИНА: А этот фрагмент сохранился у вас?

А.МИТТА: Нет, конечно. Где же он мог сохраниться?

К.ЛАРИНА: А то можно было бы сделать вариант, авторский вариант «Экипажа».

А.МИТТА: Ну, нет. К сожалению, да. Знаете, я в этом смысле как-то не предполагал, что власть изменится.

К.ЛАРИНА: Да уж. Никто не предполагал. Есть еще один вопрос, не знаю, успеем ли на него ответить, но давайте попробуем. Почему сегодняшние кинематографисты не обращаются к современной, новейшей истории, 1991-й, 1993-й год, чеченская война, ну и так далее?

А.МИТТА: Почему не обращаются? Обращаются. Почему? Есть такие картины.

К.ЛАРИНА: Есть?

А.МИТТА: Есть картины, почему? Конечно.

К.ЛАРИНА: Ну, про чеченскую войну-то можно, конечно, вспомнить Сокуровский фильм «Александра» с Галиной Вишневской. Но тоже так, всерьез-то нет.

А.МИТТА: И у Балабанова фильмы.

К.ЛАРИНА: А, ну Балабанов, конечно, да-да-да. Балабанов, да. Ну, а 1991-й год и 1993-й год – тут-то и история к ним не обращается, да? Слишком всё…

А.МИТТА: Вообще не надо кино заниматься делами меньше, чем за 10 лет. Это как-то отсеивается лишнее и случайное совершенно. Документальное кино должно заниматься современным, а художес