Евгения Васильева, главный фигурант «дела «Рособоронсервиса», скоро сможет просить об условно-досрочном освобождении. Если просьба будет удовлетворена, это обессмыслит назначенный судом реальный срок. Такая перспектива едва ли обрадует следствие, анонимные представители которого уже сообщают прессе, что в случае УДО возбудят новое дело.

То обстоятельство, что прокуратура просила для Васильевой условный срок, а суд решил отправить ее в колонию, многие интерпретировали как реверанс в сторону общественного мнения. Якобы социум не сочтет правосудие свершившимся, если не будет реального срока, робы, нар, тюремной баланды.

Ориентация на общественное мнение – важная тема. Здесь немало зависит от того, какая концепция правосудия, соотношения преступления и наказания господствует в стране. В принципе наказание можно считать достаточным, если оно, во-первых, ограждает общество от преступной деятельности осужденного и, во-вторых, способствует исправлению преступника.

Для экономических преступников или даже чиновников, заподозренных в хищении, крупные штрафы, конфискация имущества, запрет на работу в госорганах или занятие определенных должностей, судимость кажутся адекватными и вполне достаточными карательными мерами. В глазах общества и с профессиональной точки зрения Евгения Васильева – человек заклейменный. Сложно представить себе, что ее в обозримом будущем кто-то подпустит к большим деньгам, тем более государственным.

Если учитывать это клеймо, то пребывание в колонии – мера избыточная. Однако в России чаще всего действует другая концепция правосудия, в которой наказание без унижения считается неадекватным, а исправление без унижения – невозможным. Тюрьма же, конечно, воспринимается как инструмент унижения.

Впрочем, говорить о концепции правосудия в России можно лишь с известной долей условности. Справедливость и объективность суда характеризует не только следование букве права, но и способность подавать обществу четкие сигналы: где и по какой причине нарушать закон недопустимо. Другими словами, суд не только карает, но и разъясняет, просвещает социум. В России эта функция является рудиментарной, если не сказать хуже.

Можно посадить Ходорковского за кражу нефти и денег, но одна часть общества воспринимает это как сигнал «не воруй!», а другая, причем довольно значительная, как сигнал «не лезь в политику!». То же самое касается Алексея Навального. Не вполне очевидно, за что преследуется Евгения Васильева: за коррупцию или за связь с экс-министром обороны Анатолием Сердюковым.

На четкость сигнала, который подает обществу российское правосудие, также влияет непоследовательность в применении наказаний в типологически схожих ситуациях. Например, Олег Навальный сидит в тюрьме, а Васильева, даже с учетом приговора, может ее избежать.

Где логика? Ее можно проследить лишь в том случае, если признать, что экономический преступник экономическому преступнику рознь. Что Навальный и Ходорковский – противники власти, поэтому их наказывают по полной программе, а Васильева и тем более Сердюков все-таки свои.

Приговоры по «делу ЮКОСа» или «делу «Кировлеса» возмущали критически настроенный по отношению к власти сегмент общества. «Дело «Рособоронэкспорта» выводит проблему непрозрачности правосудия и двусмысленности его сигналов на более широкую аудиторию. От нее во многом зависит, воспринимаются ли решения суда как легитимные и справедливые или же как произвол правящей элиты, которая наказывает и милует по собственной воле.