Снова гостила у мужа в зоне. Окончательно пришла к выводу, что тюрьма — внутри нас. А свободного человека посадить очень трудно, практически невозможно. Его можно умучить, расстрелять, оболгать — но лишить того, что живет внутри него, нельзя.

В Бутырке, где следствие не давало свиданий, мы с мужем не виделись почти полтора года, но я оформилась сначала певчей в церковном хоре, потом левым внештатным бухгалтером, и нам удавалось повидаться. Потом суд иногда (чаще со скандалом и с привлечением приставов) давал разрешения на свидания официальные — через два стекла и телефон, но все же. Потом его этапировали под Тамбов, и туда уже можно было ездить — но нечасто, а на зиму зона вообще закрылась на ремонт. Теперь мы в Пермском крае, на поселении, и я езжу часто, благо очень помогает местный бизнес, дай бог ему здоровья и убереги от тюрьмы — помогает с машиной, с продуктами и вообще по жизни. Но, еще будучи в Бутырке, муж навострился делать мне подарки.

Помнится, на свидание через два стекла он принес мне рисунки и стихи сокамерника, совсем юного, его звали Максим Р-к. Парень был издалека, никто к нему не приезжал, и я старалась кормить и его тоже. Перед отправкой на зону в благодарность за подогрев паренек написал мне стих про любовь-морковь и трогательно разукрасил листочек розочками и птичками. Листочек, увы, не сохранился при обысках, но этого неизвестного мне Максима вспоминаю. Потом, уже на зоне, муж подарил мне прекрасную копию картины Босха «Рай», сделанную по его заказу местными умельцами с календаря из мадридского Прадо. Уже на поселке муж встречал меня с розами в мой день рождения, а сейчас пришел на свидание с охапкой подснежников, добавив в букет что-то синее — оказалось, это цветы голубики. И вливал в меня свежий березовый сок из здоровенных банок, приговаривая, что девочкам нужны витамины. В общем, девочки меня поймут: подснежники в сочетании с березовым соком, специально для тебя собранным, — это редчайшие условия для полного счастья. Если бы не тюрьма, фиг бы дождалась такого правильного. Мечта, принц на белом коне, а если это сон — не будите меня.

Пока обсуждали планы на будущее, сообщила мужу, что, когда он рано или поздно выйдет, я в тюрьме останусь. Уже невозможно всё это бросить: и знаю я многое и многих, и иногда помочь могу, хотя бы и советом, и в законах наблатыкалась получше многих адвокатов, да и люди подтягиваются очень правильные — такие, которым надо помогать. Муж поначалу ревниво насупился: ты знаешь, говорит, сколько вокруг мошенников? Знаю. Но вот Саша из-под Уфы, ты с ним знаком, или вот знаменитый на всю страну парень, который сейчас на твоем библиотекарском месте в тамбовской зоне, или удивительный мужчина Гена, жену которого вот-вот посадят по беспределу, — им же надо помочь. Надо — согласились. И что-то мне подсказывает, что вместе будем этим заниматься. Тюрьма так просто не отпустит.

А пока, пользуясь случаем, прочитала группе подвернувшихся под руку зэков коротенькую лекцию-политинформацию по поводу амнистии: кто и как ее готовил, кто завернул ее в прошлом году (депутат «ЕдРа» Павел Крашенинников) и кто завернул проект трех фракций буквально накануне моего приезда в зону (он же, Крашенинников). Надеюсь, депутат в этот момент хотя бы икал — хотя после зэковских проклятий с мужчинами могут случиться и куда как более неприятные вещи. Впрочем, думаю, что эти вещи с ним уже давно случились. Зэки кляли «Единую Россию» и симпатизировали коммунистам, хотя я и подсказывала, что лучший друг зэка — Жириновский (что чистая правда: из всей Думы только он и пытается реально помогать хоть кому-то). Осадил мой маленький стихийный митинг пожилой рецидивист Саша — уж такой рецидивист, что вообще не знает о существовании «Единой России». «Чего, — говорит, — разорались? Какая амнистия?! Менты у власти!» Умри — лучше не скажешь. Рановато мне к рецидивистам с политинформацией.

Пришлось обратиться к братьям меньшим. У нас в стае диких пекинесов пополнение — щенки. Настоящие пекинесские щенки, без примесей. Я до сих пор глаза протираю, когда встречаю в самых неожиданных местах нашей зоны эту стаю — то главкобель во главе отряда здоровенных дворняг зовет их на подвиги, то стая чистопородных пекинесов бежит куда-то по делу. Не могу никак их сфотографировать: сдаю при входе и телефон, и фотоаппарат. Все время мужа спрашиваю: ты тоже их видишь? Что они здесь делают, как зимуют, откуда взялись — загадка. А теперь еще у зэка Васи, что открывает шлагбаум при въезде, обнаружился чистопороднейший персидский котенок. Спросила: где взял? Отвечает: выменял на пуделя. Подозреваю, что пудель получен в обмен на пекинеса. Кругом лес, называемый парма, на десятки километров, два ближайших поселка — в 10 и 15 километрах, Половинка и Углегорский, — это настоящая Припять, мертвая зона. Потом Метафракс, потом Коксохим, потом Губаха. Здесь рыси и подтетерки, раз в полчаса проезжает автомобиль типа «буханка» и сворачивает к нам на зону. А вот поди ж ты — пекинесы, пудели и персы. Всюду жизнь — непредсказуемая и загадочная. А в Москве скучно, господа.