Проблема, готовил ли Советский Союз превентивную, или наступательную войну против Германии накануне 22 июня 1941 г., вновь стала актуальной после публикации книг В. Суворова «Ледокол» и «День-М», где он утверждает, что советское нападение на Германию было запланировано на 6 июля 1941 г., причем вне всякой связи с германским планом «Барбаросса».{1} На наш взгляд, как приводимые В. Суворовым так и, особенно, попавшие в поле зрения исследователей уже после публикации названных книг факты позволяют не только согласиться с этим выводом В. Суворова, но и весьма основательно предположить, что сначала Сталин собирался напасть на Гитлера еще летом 1940 г., но этот план был сорван быстрым крахом Франции, подобно тому, как летом 1941 г. подобный план был сорван германским вторжением.

Первым по времени в ряду рассматриваемых фактов стоит сообщение бывшего командующего Балтийским флотом В. Ф. Трибуца о том, что «народный комиссар ВМФ Н. Г. Кузнецов в феврале 1940 г. издал специальную директиву, в которой указывал на возможность одновременного выступления против СССР коалиции, возглавляемой Германией и включающей Италию, Венгрию, Финляндию», причем фактическая подготовка Балтфлота в 1940-1941 гг. проходила именно в рамках этих указаний наркома.{2} Данное сообщение заслуживает полного доверия. С одной стороны, оно не было опровергнуто самим Н. Г. Кузнецовым ни в его мемуарах, ни в посмертно опубликованных рукописях.{3} С другой стороны, хотя предвоенные оперативные планы флотов и флотилий после войны были уничтожены, однако они были подробно изложены в составленном в 1946 г. отчете Главного морского штаба по итогам Великой Отечественной войны. Считаем необходимым привести это изложение полностью:

«Согласно оперативным планам 1941 г. советским флотам и флотилиям на случай развязывания агрессором войны против СССР ставились следующие задачи:

Северный флот

1. Уничтожение флота противника при появлении его в Баренцевом и Белом морях.

2. Содействие 14-й армии в захвате Петсамо (Печенга).

3. Совместная с 14-й армией оборона побережья полуостровов Средний, Рыбачий и Кольский, не допуская высадки десантов противника.

4. Не допустить проход судов противника в Белое море.

5. Совместная с частями Архангельского военного округа оборона побережья Белого моря.

6. Крейсерские операции подводных лодок на морских сообщениях у западного побережья Норвегии и в Скагерраке.

Краснознаменный Балтийский флот

1. Не допустить морских десантов немцев на побережье Латвийской и Эстонской ССР и на острова Моонзундского архипелага.

2. Совместно с ВВС КА нанести поражение германскому флоту при его попытке пройти в Финский залив.

3. Не допустить прорыва кораблей противника в Рижский залив.

4. Содействовать сухопутным войскам на побережье Финского залива и на полуострове Ханко, обеспечивая их фланги и уничтожая береговую оборону финнов.

5. Уничтожить боевой флот Финляндии и Швеции (при выступлении последней против СССР).

6. Обеспечить в первые же дни войны переброску двух стрелковых дивизий с северного побережья Эстонской ССР на полуостров Ханко, а также крупного десанта на Аландские острова.

7. Прервать морские коммуникации Финляндии и Швеции в Балтийском море и Ботническом заливе.

Черноморский флот

1. Обеспечить господство нашего флота на Черном море.

2. Активными минными постановками и действиями подводных лодок не допустить прохода флота враждебной коалиции в Черное море.

3. Не допустить подвоза через Черное море войск и боевого снаряжения в порты Румынии, Болгарии и Турции.

4. Не допустить высадку морского десанта на северное побережье Черного моря.

5. В случае выступления Румынии уничтожить ее флот и прервать морские коммуникации.

6. Не допустить действий кораблей противника против нашего побережья.

7. Быть готовым к высадке тактического десанта.

8. Блокировать побережье Румынии, включая устья Дуная, и уничтожить или захватить румынский флот.

9. Содействовать левому флангу Красной Армии при форсировании р. Дунай и дальнейшему продвижению вдоль побережья Черного моря.

10. Обеспечить ПВО главной военно-морской базы и Керченского сектора береговой обороны.

Дунайская флотилия

1. Не допустить форсирования противником р. Дунай на участке от устья р. Прут до устья Килийского гирла.

2. Не допустить прохода военных и др. кораблей на участке Рени-устье Килийского гирла.

3. Оказать содействие сухопутным войскам в отражении возможного удара противника с направления Галац.

Каспийская флотилия

1. Оказать содействие флангу армии на западном и юго-западном побережье Каспийского моря огнем корабельной артиллерии и высадкой тактического десанта.

2. Совместно с ВВС КА обеспечить коммуникации между портами на Каспийском море.

3. Не допустить высадку десантов противника на западное и восточное побережье Каспийского моря совместно с Красной Армией.

4. Выполнить совместно с ВВС КА набеговые операции на базы противника Пехлеви и Наушехр.

5. Организовать и обеспечить службу ВНОС и морской сектор ПВО г. Баку.

Пинская (Днепровская) флотилия

1. Содействие войскам КА при ведении ими наступательных операций: огнем кораблей, переправами и перевозками войск, высадкой тактических десантов, прикрытием флангов войск, упирающихся в реку.

2. Борьба с переправами противника.

3. Борьба с речными силами противника.

4. Обеспечение водных коммуникаций».{4}

К этим планам мы еще вернемся. Пока отметим, что в целом по составу вероятных противников они соответствуют планам 1940 г. в изложении В. Ф. Трибуна. Состав враждебной коалиции здесь расширен за счет Румынии, Болгарии, Швеции, Турции и Ирана. Не исключено, что эти страны в 1940 г., еще до оккупации Бессарабии, не рассматривались в качестве потенциальных противников или что Трибуц просто опустил их при перечислении, поскольку, кроме Румынии, все они в конечном итоге по отношению к СССР сохранили нейтралитет. То же, что уже с февраля 1940 г. Балтийский флот вел подготовку к войне именно против германской коалиции, доказывает, что Германия и ее союзники в директиве Н. Г. Кузнецова были названы не одними из вероятных, а единственными возможными противниками. Для февраля 1940 г. такая ориентировка, принятая, безусловно, с санкции высшего политического руководства, поразительна. Ведь в то время Англия и Франция всерьез рассматривали возможность высадки экспедиционного корпуса с помощью Финляндии, что не было тайной для советского руководства и традиционно рассматривалось как одна из главных причин, вынудивших Сталина заключить Московский мир и отказаться от полного поглощения Финляндии.{5} Февральская директива Н. Г. Кузнецова позволяет предположить, что на самом деле главной причиной советского миролюбия стало стремление поскорее освободить связанные финской войной значительные силы Красной Армии в преддверии ожидавшегося вскоре германского наступления на Западе. Если это предположение справедливо, то парадоксальным образом оказывается, что для финской стороны наиболее выгодным было бы следовать линии министра обороны Ю. Ниюккенена и его сторонников, предлагавших не принимать советские условия и продолжать войну в ожидании помощи западных союзников. В случае упорства финнов Сталин, опасаясь, затяжки войны из-за весенней распутицы и нехватки горючего у Красной Армии (в начале мая горючего было лишь на полмесяца войны),{6} вероятно, согласился бы на мир на основе предвоенного предложения об обмене территорий или даже на основе сохранения довоенного статус-кво. В этом случае Финляндия, скорее всего, осталась бы нейтральной при возникновении советско-германской войны в 1941 г.{7}

В пользу предположения о том, что мир с Финляндией был продиктован стремлением освободить советские войска для действий против Германии, свидетельствует, на наш взгляд, и судьба содержавшихся в советском плену польских офицеров. 5 марта 1940г., еще до Московского мира, Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение о расстреле 14,7 тыс. польских офицеров и 11 тыс. гражданских поляков. Эти люди были расстреляны (в количестве около 22 тыс.) в апреле и первой половине мая 1940 г.{8} Нам представляется, что этот расстрел был вызван расчетами Сталина на скорую войну с Германией. Польские офицеры и гражданские лица из числа представителей интеллигенции и имущих классов не питали в своем огромном большинстве симпатий ни к коммунизму, ни к СССР. В случае же войны с Германией Польша становилась союзником, и поляков пришлось бы освободить из плена. В этом случае они наверняка сыграли бы главную роль в формировании новой польской армии, которая была бы фактически неподвластна жесткому советскому контролю. Опыт двух армий Войска Польского, состоявших в значительной мере из советских граждан, связанных с Польшей лишь фамилиями, или польских эмигрантов-коммунистов, показывает, что контролю над польскими военными формированиями Сталин придавал решающее значение в деле обращения Польши в своего сателлита. Единственным способом не допустить польских офицеров в новую польскую армию было уничтожение их до начала советско-германского вооруженного конфликта, что, очевидно, и было сделано советским руководством. Сохранилось косвенное свидетельство того, что решение о расстреле польских офицеров обсуждалось на Политбюро именно в свете возможности формирования антигерманской польской армии, хотя стенограммы заседания не сохранилось (или она до сих пор не рассекречена). По свидетельству С. Л. Берия, ссылающегося на своего отца, Л. П. Берия на этом заседании выступал против расстрела, аргументируя это так: «Война неизбежна. Польский офицерский корпус — потенциальный союзник в борьбе с Гитлером. Так или иначе мы войдем в Польшу, и конечно же, польская армия должна оказаться в будущей войне на нашей стороне».{9} Одним из доказательств в пользу того, что Л. П. Берия действительно был против уничтожения поляков, может служить тот факт, что в тексте предложения НКВД по решению судьбы пленных поляков, которые «все… являются закоренелыми, неисправимыми врагами советской власти», в составе тройки, призванной вынести смертные приговоры, фамилия Берия вычеркнута, вероятно, рукой самого наркома и заменена фамилией Кобулова.{10} Вполне возможно, что Л. П. Берия на самом деле видел возможность союза с некоммунистической Польшей, учитывая его послевоенные идеи о воссоединении некоммунистической Германии и предоставлении большей самостоятельности странам Восточной Европы, и потому был против расстрела поляков. Но, вне всякого сомнения, Сталину и подавляющему большинству членов Политбюро нужна была лишь абсолютно послушная коммунистическая Польша после войны, и это предопределило судьбу польских офицеров.

17 апреля 1940 г., обобщая опыт финской войны на совещании высшего комсостава, Сталин в целом оценил его положительно — как успешную репетицию будущей большой войны в Европе:

«Спрашивается, кого мы победили? Говорят — финнов. Ну, конечно, финнов победили. Но не это самое главное в этой войне. Финнов победить — не бог весть какая задача. Конечно, мы должны были финнов победить. Мы победили не только финнов, мы победили еще их европейских учителей — немецкую оборонительную технику победили, английскую оборонительную технику победили, французскую оборонительную технику победили. Не только финнов победили, но и технику передовых государств Европы. Не только технику передовых государств Европы, мы победили их тактику, их стратегию… Мы разбили не только финнов — эта задача не такая большая. Главное в нашей победе состоит в том, что мы разбили технику, тактику и стратегию передовых государств Европы, представители которых являлись учителями финнов. В этом основная наша победа». Советский вождь отметил и серьезные недостатки, нерешенные задачи, например: «Создание культурного, квалифицированного и образованного командного состава. Такого командного состава нет у нас или есть единицы», или: «Требуются хорошо сколоченные и искусно работающие штабы. До последнего времени говорили, что такой-то командир провалился, шляпа, надо в штаб его. Или… случайно попался в штаб человек с жилкой, может командовать, говорят: ему не место в штабе, его на командный пост надо». (Здесь, кстати сказать, получался тришкин кафтан: чтобы ликвидировать острую нехватку полевых командиров, приходилось оголять штабы.) Не удовлетворили Сталина и индивидуальные качества бойцов:

«…Требуются для современной войны хорошо обученные, дисциплинированные бойцы, инициативные. У нашего бойца не хватает инициативы. Он индивидуально мало развит. Он плохо обучен, а когда человек не знает дела, откуда он может проявить инициативу, и поэтому он плохо дисциплинирован. Таких бойцов новых надо создать, не тех митюх, которые шли в гражданскую. Нам нужен новый боец. Его нужно и можно создать: инициативного, индивидуально развитого, дисциплинированного». Чувствуется, что к рядовым «митюхам» «великий вождь и учитель» особого сочувствия не испытывал и готов был бессчетно жертвовать их жизнями для удовлетворения собственных внешнеполитических амбиций. Однако по поводу сроков, в течение которых возможно устранить недостатки, присущие советским вооруженным силам к началу финской войны, Сталин питал опасные для себя и страны иллюзии: «…Наша современная Красная Армия обстреливалась на полях Финляндии — вот первое ее крещение. Что тут выявилось? То, что наши люди — это новые люди. Несмотря на все их недостатки, очень быстро, в течение каких-либо полутора месяцев, преобразовались, стали другими, и наша армия вышла из этой войны почти что вполне современной армией, но кое-чего еще не хватает. Хвосты остались от старого. Наша армия встала крепкими обеими ногами на рельсы новой, настоящей советской современной армии. В этом главный плюс того опыта, который мы усвоили на полях Финляндии, дав нашей армии обстреляться хорошо, чтобы учесть этот опыт. Хорошо, что наша армия имела возможность получить этот опыт не у германской авиации, а в Финляндии, с божьей помощью. Но что наша армия уже не та, которая была в ноябре прошлого года, и командный состав другой, и бойцы другие, в этом не может быть никакого сомнения». Оговорка про германскую авиацию доказывает, что именно Германия в тот момент рассматривалась в качестве следующего после Финляндии противника, причем, поскольку на Гитлера планировалось напасть в тот момент, когда основные сухопутные силы будут заняты на Западе, основную угрозу для наступающих частей Красной Армии Сталин действительно должен был видеть в люфтваффе, которое быстро могло бы перебросить самолеты на Восток и бомбово-штурмовыми ударами замедлить продвижение советских войск. А Сталин думал именно о широкомасштабном наступлении, провозгласив в той же речи 17 апреля 1940 г.:

«Армия, которая воспитана не для наступления, а для пассивной обороны; армия, которая не имеет серьезной артиллерии; армия, которая не имеет серьезной авиации…; армия, которая ведет хорошо партизанские наступления … не могу я такую армию назвать армией».{10а}

То, что вскоре после финской войны планировалось советское наступление на Западе в случае, если Германия увязнет на «линии Мажино», доказывается происшедшими после Московского мира изменениями в дислокации войск. К концу войны на финском фронте было 55 стрелковых дивизий, 4 кавалерийские и мотокавалерийские дивизии, 8 танковых бригад и 3 авиадесантные бригады Красной Армии с 4 тыс. танков и 3 тыс. самолетов. Их них, начиная с апреля, на Запад было переброшено 37 дивизий и 1 танковая бригада, в том числе: в Одесский округ — 2 дивизии, в Киевский особый — 15, включая 2 кавалерийские, в Белорусский (Западный) особый — 20, включая 2 мотокавалерийские, и 1 бригада. Еще одна танковая бригада вернулась в Московский военный округ вместе с 2 дивизиями, по 1 дивизии были переброшены в Сибирь и Закавказье. Остальные соединения, участвовавшие в войне с Финляндией, остались в Ленинградском военном округе или были расформированы. Из числа переброшенных в западные округа около 30 дивизий прибыло до июня 1940 г., остальные 7 или 8 — в июле и августе. А ведь и до переброски соединений с финского театра западные приграничные округа обладали немалыми силами. В Белорусском особом округе было 17 стрелковых и 3 кавалерийские дивизии, подкрепленные 5 танковыми бригадами, в Киевском — 23 стрелковые и 4 кавалерийские дивизии с 6 танковыми бригадами. Одесский округ, предназначавшийся для действий против Румынии, был слабее. Но и здесь имелось 8 стрелковых и 2 кавалерийские дивизии, а также 2 танковые бригады. Всего, таким образом, с учетом 3 стрелковых дивизий и 3 танковых бригад, размещенных в Прибалтике, и войск, переброшенных из Финляндии, Сталин мог к концу июня выставить против Германии до 84 стрелковых и 13 кавалерийских и мотокавалерийских дивизий вместе с 17 танковыми бригадами (по числу танков — 200 и более — каждая такая бригада не уступала германской танковой дивизии).{11} Следует учесть, что в случае вторжения советских войск в Германию и Польшу (в то время выступление Румынии, еще не лишившейся Бессарабии и Сев. Буковины, на германской стороне было невероятным), вермахт в начале июня на Востоке мог противопоставить этим силам только 12 пехотных дивизий, 9 из которых были ландверными и обладали очень ограниченной боеспособностью. В июне здесь была сформирована еще одна пехотная дивизия, но это не меняло общей картины подавляющего советского превосходства.{12}

Вероятно, учитывая возможность скорой войны с Германией, срок начала демобилизации 686 тыс. военнослужащих, оказавшихся после войны с Финляндией «излишними» в Красной Армии, штат которой (без ВМФ) с 1 мая установили в 3 200 тыс. человек, был отодвинут до 1 июля.{13} Создавалась и группировка авиации на Западе: сюда перебросили основную часть освободившейся после финского конфликта авиации. Как признавал на совещании высшего комсостава РККА в декабре 1940 г. тогдашний командующий авиацией Ленинградского военного округа А. А. Новиков: «В 1940 г. боевая подготовка частей ВВС ЛВО проходила в несколько своеобразных условиях: до августа месяца все части ВВС округа были заняты выполнением особых заданий и только к августу месяцу возвратились с Украины…».{14} Показательно и то, что, по свидетельству А. М. Василевского, уже в апреле 1940 г. был в основных чертах готов в Генеральном штабе план стратегического развертывания войны Против Германии, коррективы в который пришлось вносить только под влиянием результатов боевых действий Германии на Западе.{15}

Материалы так и не завершенного весеннего 1940 г. плана развертывания против Германии не опубликованы. Неизвестно, сохранились ли они вообще. Однако, основываясь на опубликованном варианте стратегического развертывания от 18 сентября 1940 г.{16} и на наших подсчетах распределения сил к лету 1940 г. между западными приграничными округами, можно предположить, что тогда главный удар предполагался на варшавском направлении. План сентября 1940 г. предусматривал основным вариантом нанесение главного удара к югу от Брест-Литовска, но в зависимости от обстановки допускал главный удар северной группировкой советских войск с целью овладения Восточной Пруссией, причем в условиях лирного времени считалось необходимым «иметь разработанными оба варианта».{17} К июню 1940 г. удар по Восточной Пруссии представлялся весьма проблематичным, поскольку в формально независимой Литве тогда была еще слишком слабая группировка советских войск — 1 усиленная стрелковая дивизия с 1 танковой бригадой.{18} Основная же группировка советских войск тогда была в Белоруссии, откуда напрашивался удар на Варшаву. Второй же удар, очевидно, планировался на юго-западном направлении силами Киевского особого военного округа, также располагавшего значительными силачки. Судя по срокам демобилизации тех, кто был призван на финскую войну с 1 июля 1940 г., Сталин планировал начать вторжение на Западе в конце июня или в начале июля, когда, по расчетам, Гитлер, начавший весной наступление против Франции, должен был увязнуть в борьбе с английскими и французскими войсками и ввести в бой все свои резервы. 10 мая 1940 г. Германия начала генеральное наступление на Западе, предварительно уведомив об этом СССР.{19} В тот же день был выпущен указ от 7 мая о введении генеральских званий в Красной Армии, и через несколько дней после начала боевых действий командующим западных приграничных округов — Киевского особого и Западного особого были назначены имевшие большой боевой опыт в Монголии, Испании и Финляндии свежеиспеченные генерал армии Г. К. Жуков и генерал-полковник Д. Г. Павлов, а за несколько дней до этого, 7 мая, наркомом обороны стал командовавший советскими войсками в финской войне маршал С. К. Тимошенко. Сталин, сообщая Жукову о новом назначении, многозначительно заметил: «Теперь у вас есть боевой опыт (успешная наступательная операция на Халхин-Голе. — Б. С.)… Принимайте Киевский округ и свой опыт используйте в подготовке войск». И при этом, уже зная о начале германского наступления на Западе, добавил, что западным союзникам «придется самим расплачиваться за недальновидную политику» отказа от коалиции СССР и «умиротворения» Гитлера за счет агрессии на Восток.{20}

По свидетельству бывшего офицера правительственной охраны Г. А. Эгнаташвили (его отец, А. Я. Эгнаташвили, был заместителем начальника охраны Сталина), в ночь с 6 на 7 мая 1940 г. на вечеринке в их квартире Сталин произнес примечательный тост. У хозяйки дома, немки по национальности, дочь от первого брака тогда жила в Америке, и мачеха Г. А. Эгнаташвили очень боялась, что СССР будет воевать с США. Сталин ее успокоил: «Уважаемая Лилия Германовна, не беспокойтесь, не волнуйтесь… — и задумался. — Воевать с Америкой мы не будем». Потом переложил стакан в другую руку и застыл, как сфинкс. Прошла минута, прошла вторая, прошла третья… А он все усы поглаживает. Мы глаз с него не сводим, шелохнуться боимся. И тут он поднял правую руку, погладил усы и отчеканил: «Воевать мы будем с Германией! Англия и Америка будут нашими союзниками! Не беспокойтесь, не волнуйтесь! За ваше здоровье!» — и выпил…».{20а}

Характерно, что Жукову фактически было предписано готовить войска к наступлению. Сомневаться в том, что с 12-13 слабыми германскими дивизиями справятся даже советские войска, показавшие в финской войне крайне низкую боеспособность, не приходилось. Но все расчеты спутал Гитлер, который менее чем за три недели разгромил французскую армию и оттеснил англичан к морю. Теперь Красная Армия рисковала в случае вторжения в Польшу и Германию встретиться с основными силами победоносного вермахта, и такое вторжение стадо слишком опасным. Советские генералы, по свидетельству Л. М. Сандалова, с удивлением сокрушались: «Кто бы мог подумать, что немцам потребуется лишь немногим больше двух недель, чтобы разгромить основные силы французской армии?» {21}

Нам представляется, что Сталин вряд ли стал бы длительное время выжидать истощения сторон в ходе боевых действий на Западе. Ведь невозможно было заранее предсказать, когда и которая из сторон первой потеряет способность сопротивляться. Судя по разговору с Жуковым, боеспособность вермахта Сталин расценивал все же выше, чем боеспособность союзных армий. Если поражение Германии не несло угрозы СССР, который в этом случае, очевидно, мог бы без труда оккупировать Польшу и другие страны Восточной Европы, то крах Франции грозил остаться с Германией один на один. Так что в интересах Сталина было не медлить с нападением, как только все германские силы втянутся в бои на Западе. Однако «блицкриг» Гитлера во Франции исключил возможность немедленного советского нападения. Советская сторона стала готовиться к войне более основательно.

Здесь играло роль не только и, возможно, не столько то обстоятельство, что теперь Красной Армии пришлось бы столкнуться с главными силами вермахта. Еще более важным могло быть то, что после краха Франции перед СССР открывалась соблазнительная перспектива в случае решительной и быстрой победы над Германией оккупировать всю континентальную Европу. Но операция на гораздо большую глубину требовала еще больше сил и средств, более тщательной подготовки. В частности, развернувшееся уже после поражения Франции ускоренное формирование воздушно-десантных корпусов может быть понято именно в свете планов оккупации Западной Европы. Как показали последние недели войны с Японией в 1945 г., воздушно-десантные войска лучше всего использовать тогда, когда противник уже деморализован, находится на грани капитуляции и почти не оказывает активного сопротивления. В случае скорого крушения вермахта в столкновении с Красной Армией свежесформированные воздушно-десантные корпуса легко могли бы высадиться во Франции или даже Испании.

В июне 1940 г. было начато формирование механизированных корпусов трехдивизионного состава (в танковые дивизии развертывались существовавшие ранее бригады, формирование же моторизованных дивизий было начато еще в мае), а с июля — новых стрелковых дивизий, предназначенных для западного театра. При создании механизированных корпусов проявился авантюризм и гигантомания, свойственные советскому военному планированию и организации. В условиях острой нехватки средств связи, недостатка опыта эксплуатации техники и организации маршей два советских танковых корпуса, участвовавших в сентябре 1939 г. во вторжении в Польшу, отстали при продвижении даже от кавалерии, хотя почти не встречали сопротивления. Новые механизированные корпуса имели вдвое больше танков по сравнению с прежними танковыми (1031 против 560) и были еще менее управляемы, так как количество средств связи не увеличилось, а уровень подготовки личного состава оказался еще ниже. Одновременно было начато формирование 9, а в феврале 1941 г. — еще 20 корпусов, предназначенных к дислокации в западных приграничных округах, включая Ленинградский. Для этого не хватало ни техники, ни обученных кадров. В результате год спустя, в июне 1941 г., корпуса еще не были полностью укомплектованы, так что сроки их формирования (по крайней мере первых 9) оказались беспрецедентными в мировой военной истории. Но небоеспособность новых механизированных Корпусов стала ясна советскому командованию только после 22 июня 1941 г.{22}

Наряду с усилением армии Сталин обеспечил себе новые плацдармы для вторжения в Восточную Европу и Германию. В июне 1940 г. советские войска оккупировали государства Прибалтики, а также румынские Бессарабию и Северную Буковину.

Тем самым появился плацдарм в Литве для вторжения в Восточную Пруссию, и Красная Армия продвинулась по направлению к румынским нефтяным источникам. Определенные шаги были предприняты и по отношению к Польше и Чехословакии: не позднее октября 1940 г. Сталин поручил Л. П. Берия провести предварительные мероприятия по подготовке создания польских и чехословацких военных формирований в СССР. 2 ноября нарком внутренних дел доложил о проведенной работе среди оставшихся польских пленных, работе по отбору тех офицеров и солдат, которые готовы были бы воевать против Германии на стороне СССР без какой-либо санкции лондонского правительства В. Сикорского. Отобранной группе «правильно политически мыслящих» офицеров, которым будущая Польша представлялась как «тесно связанная в той или иной форме с Советским Союзом», предлагалось «предоставить возможность переговорить в конспиративной форме со своими единомышленниками в лагерях для военнопленных поляков и отобрать кадровый состав будущей дивизии». После этого польскую дивизию предполагалось формировать «в одном из совхозов на юго-востоке СССР» с созданием при ней Особого отделения НКВД, но в рамках РККА. Также была отобрана и группа чехословацких офицеров из числа военнопленных, изъявивших желание сражаться с Германией «по приказу Бенеша или, как минимум, своего командира полковника Свободы», в связи с чем Л. Свобода был вызван из-за границы органами НКВД.{23}

Перед финской войной в РККА уже был опыт таких формирований. Еще 26 октября 1939 г., ровно за месяц до советской провокации в Майнила, К. Е. Ворошилов отдал приказ о формировании: 106-го особого стрелкового корпуса из финского и карельского населения СССР. 23 ноября сформированный корпус был переименован в 1-й горнострелковый, а с началом советско-финской войны сразу же переброшен на фронт и назван 1-м стрелковым корпусом финской народной армии с номинальным подчинением марионеточному правительству О. Куусинена. Первоначально корпус имел 2 дивизии, а с января 1940 г. — 4, причем в значительной степени он был укомплектован русскими и лицами других национальностей, к Финляндии никакого отношения не имевших и финского языка не знавших. Боеспособность корпуса была крайне низкой, к маю 1940 г. он был расформирован, а из части его личного состава сформировали 71-ю особую стрелковую дивизию на случай новой войны с Финляндией.{24}

Как видим, формирования, подобные планируемой польской дивизии, создавались незадолго до инициируемого СССР военного конфликта. Сталин предпочитал скрывать существование финского соединения до начала войны, хотя в тех конкретных условиях даже утечка информации о формировании финского корпуса ничего изменить не могла, поскольку превентивный удар Финляндия была не в состоянии нанести и не имела союзников, готовых осуществить такой удар. Случай же с польской дивизией не только прямо нарушал один из секретных протоколов к советско-германскому договору о Дружбе и границе, где речь шла о недопущении польской агитации на своей территории, но и, при условии, что о формировании дивизии стало бы известно германской стороне, мог вызвать ответные военные действия. Поэтому польскую дивизию можно было начать формировать только перед самым началом войны. Осенью 1940 г. время для этого еще не приспело.

Между тем Гитлер уже в июле 1940 г. начал перебрасывать на Восток дивизии с Запада и разрабатывать планы войны против СССР. При этом авторы первых и последующих разработок не только не опасались активных наступательных действий Красной Армии, но даже считали их благоприятным фактором для успеха германского вторжения в Россию. Так, в своей разработке от 5 августа 1940 г. генерал Э. Маркс отмечал, что «нам было бы выгодно, чтобы русские вели наступательные действия, но они нам такой услуги не окажут», оговаривая, при этом, однако, опасность советского вторжения в Румынию и налетов авиации на румынский нефтяной район.{25} Германский же план войны против России строился совсем не как превентивный против возможного русского вторжения в Европу, а как направленный на ведение наступательной войны с целью достижения политических целей — расширения германского «жизненного пространства» и ликвидации потенциального союзника Англии и конкурента в разделе Европы. 18 декабря 1940 г. после провала переговоров с Молотовым в Берлине, когда стало ясно, что за присоединение к Тройственному союзу Сталин требует непомерную с германской точки зрения цену: аннексию Финляндии и советскую гегемонию на Балканах и в Турции,{26} Гитлер подписал директиву № 21, санкционирующую план «Барбаросса». В директиве, предназначенной лишь для высших руководителей вермахта, об угрозе превентивной войны со стороны России ничего не говорилось, а лишь указывалось, что «немецкие вооруженные силы должны быть готовы к тому, чтобы еще до окончания войны с Англией победить путем быстротечной военной операции Советскую Россию».{27} В директиве же по сосредоточению войск от 31 января 1941 г., с которой уже на первом этапе должен был быть ознакомлен значительно более широкий круг лиц, до первых офицеров генерального штаба в штабах корпусов включительно, тезис о возможности русского нападения присутствовал, хотя и не в очень явной форме. «В случае, если Россия изменит свое нынешнее отношение к Германии, следует в качестве меры предосторожности осуществить широкие подготовительные мероприятия, которые позволили бы нанести поражение Советской России в быстротечной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии».{28}Такая формулировка, на наш взгляд, преследовала пропагандистскую цель убедить офицерский корпус в оправданности предстоящей войны. Никаких признаков подготовки советского нападения на Германию германские военные тогда еще не зафиксировали. После войны на допросе В. Кейтель признал, что германский генштаб располагал данными о начале концентрации советских войск в западных приграничных округах только «с ранней весны 1941 г.».{29}

Тот факт, что вермахт готовился к агрессивной наступательной войне против СССР, не означал, что германские военные не принимали предупредительных мер против возможного советского нападения. Например, в стратегической разработке подполковника Лоссберга от 15 сентября 1940 г. рассматривалась возможность советского вторжения в Румынию с использованием авиации, сухопутных и воздушно-десантных войск. Для отражения этой угрозы предлагалось «использовать немецкие «учебные части» и организовать противовоздушную оборону силами румын» и указывалось, что «в подготовке соответствующих оборонительных мер на указанный случай и будет состоять ближайшая задача немецкой военной миссии в Румынии».{30} Также и в распоряжении начальника штаба верховного главнокомандования вермахта (ОКВ) В. Кейтеля от 3 апреля 1941 г. подтверждалось, что «оборонительные приготовления, предпринимаемые против превентивных мероприятий русских в воздухе и на земле, должны продолжаться в увеличенном объеме и с большей интенсивностью».{31} Ряд мероприятий по отражению возможного советского вторжения, в первую очередь в Румынию, зафиксирован и в дневнике начальника генштаба сухопутных сил Ф. Гальдера,{32} а в расчете времени к операции «Барбаросса» от 1 июня 1941 г. учитывалась возможность того, что после 18 июня, когда намерение наступать уже невозможно будет маскировать, Красная Армия попытается нанести превентивный удар. На этот случай германским войскам предоставлялась свобода действий.{33} В целом же боеспособность советских войск с учетом опыта финской войны оценивалась весьма низко. В выпущенном 15 января 1941 г. бюллетене «Вооруженные Силы СССР», подготовленном начальником отдела «Иностранные армии — Восток» Генштаба подполковником Э. Кинцелем, отмечалось, что «слабость Красной Армии заключается в отсутствии гибкости у командиров всех степеней, в тенденции к схематизму, в недостаточной для современных требований боевой подготовке, в страхе перед ответственностью и в недостатке организации, ощущаемой во всех областях», указывалось на низкий уровень овладения личным составом боевой техникой и слабую тактическую подготовку. При этом считалось, что новые методы боевой подготовки, введенные новым наркомом после финской войны, могут дать заметный успех «по истечении ряда лет, если не десятилетий», в частности потому, что содержащиеся во Временном полевом уставе РККА «тактические принципы, несомненно, слишком высоки для общеобразовательного уровня русского солдата и отнюдь не являются еще общим достоянием широкой массы офицеров».{34}

В Красной Армии неудачи финской войны вызвали смену военного руководства и приказ № 120 нового наркома обороны С. К. Тимошенко от 16 мая 1940 г., где провозглашалось: «Учить войска только тому, что нужно на войне, и только так, как делается на войне».{35} Однако критика в основном касалась действий войск до того, как 7 января 1940 г. Северо-Западный фронт против финнов возглавил сам Тимошенко. Уже на совещании высшего руководящего состава РККА в Москве в декабре 1940 г. преобладало мнение, что «какая бы сильная оборона ни была, она всегда будет проломлена, это показывает опыт и на Карельском фронте»,{36} ставилась под сомнение справедливость утверждения Г. С. Иссерсона, основанного на опыте германо-польской войны, о том, что «начального периода войны не будет», поскольку сразу начнется вторжение главных сил. Считалось, что по отношению к СССР с его многочисленной армией этот вывод неприменим и что в начальный период войны Красная Армия должна предпринять «операции вторжения для