За границей я впервые оказался в 70-х годах прошлого века по профсоюзной путевке, после испытания на политграмотность в райкоме и последующего инструктажа, что там можно и чего нельзя. Запомнился приказ взять с собой две бутылки водки. Означенные бутылки были у всех изъяты после пересечения границы на станции Чоп и в дальнейшем выставлялись на стол с участием «демократов», а остаток был выпит заслуженными людьми из окружения главы «делегации».

Неосведомлённому читателю поясню — «странами народной демократии» именовались восточноевропейские государства, делегацией же считалась любая группа туристов. Ведь в их число попадали лишь те, кому партия в лице райкомовской выездной комиссии доверила представлять за рубежом нашу бывшую родину.

С рецидивом полузабытого обычая я столкнулся лет двадцать спустя, в середине 90-х. Нас, участников стажировки, собрали в Кремле для наставлений перед поездкой в Англию. Наставлял выезжающих чиновник неопределённого возраста, с лицом человека пьющего, в видавшем виды клетчатом пиджаке. Инструктаж свёлся к тому, как важно изучать зарубежный опыт, да двум-трём незамысловатым шуткам на тему достойного поведения за бугром: «Ну что я вам буду объяснять, учёного учить — только портить». Под конец Иван Александрович, так его звали, попросил не забыть взять с собой по паре бутылок водки: «Как обычно, сами знаете», — подмигнул он.

Рекомендация была не вполне, что ли, своевременной. Водка тогда не стоила почти ничего, её заливали в бачок автомобильного стеклоомывателя как замену куда более дорогой незамерзающей жидкости. Кому наш «сучок» нужен в Англии?

По прибытии в лондонский отель мы честно сдали бутылки Ивану Александровичу, после чего он, распределив нас в зависимости от чина по номерам и «построив» переводчиков, исчез неведомо куда.

Я вновь увидел его лишь через три дня, в коридоре по пути на завтрак, вид у него был довольно-таки помятый. Он почему-то пригласил меня к себе в номер, где на письменном столе обнаружились выстроенные в два ряда наши бутылки, причём число их заметно уменьшилось. Предложение выпить для аппетита мною было отклонено со ссылкой на ранний час. «А я выпью, ты не возражаешь?» Я не возражал.

В лифте один из «стажёров», унюхав идущий от «клетчатого» запах, ехидно заметил: «Что-то не видно вас на занятиях». И получил в ответ: «Работаем, не всем же отдыхать».

Пиджак

Русские всё ещё были в моде. Едва ли не каждый вечер хозяева устраивали приём или разбирали нас по двое-трое ужинать в рестораны. Раз мы оказались в одной компании с «клетчатым».

В семь часов ресторан был ещё пуст. Иван Александрович не без язвительности отметил это обстоятельство и стал выражать удивление по поводу обилия в Лондоне ресторанов, тогда как народу в них не видно, как это они не прогорают, непонятно. Хозяева обиделись за заведение, престижное и дорогое, куда столик заказывали за несколько дней.

И правда, вскоре зал стал заполняться хорошо одетыми, представительными людьми. Тем временем официант принёс заказанный аперитив. Тут случилась беда — оживлённый в ожидании выпивки гость столь бурно жестикулировал, что задел официанта, тот не удержал поднос и опрокинул полный бокал с чем-то прямо ему на голову. Теперь стало неудобно хозяевам, расхваливавшим ресторан, где такие неуклюжие официанты. Те сразу засуетились и сбежались к месту происшествия, все во главе с метрдотелем. Гость милостиво принял их предложение сдать в химчистку пиджак, немедленно разделся и стал вываливать на стол из карманов сигареты, спички, какие-то бумажки и почему-то электрическую указку — её в тот день обыскались наши лекторы. Пиджак взяли двое и торжественно унесли.

Тут Иван Александрович перешёл от привычных уже рассказов о своём влиянии на российскую политику к брани в отношении ресторанного бизнеса как такового. И готовить-то в ресторанах не умеют, и людей травят. То ли дело у него дома, он гостей потчует разносолами и деликатесами, самолично готовит им хаши.

Иностранными языками он не владел, и всю эту хрень приходилось переводить переводчику — юному литовцу, приехавшему в Англию на месячную учёбу и задержавшемуся на сытных тамошних хлебах. Переводчик был раздосадован совершенной невозможностью поесть и к тому же не знал, что такое хаши, ему послышалось «каши». «Кого интересует, — пробормотал он неслышно, одними губами, — как этот старый м…к угощает гостей кашей».

Пришлось пояснять молодому человеку, что хаш, или хаши, — популярное на Кавказе блюдо, проще говоря, горячий холодец, который готовят всю ночь и едят большими компаниями по утрам, под водку. Тост за таким столом признаётся один — «С добрым утром!».

Вечер подходил к концу, когда к нашему столику подошёл официант с чистейшим пиджаком, каким тот не бывал с момента приобретения.

О принце Чарльзе

В отличие от нас, устававших от лекций, Иван Александрович днём набирался сил и на вечерних мероприятиях был чрезвычайно активен, норовил подметить острым глазом непорядок и срезать надутых англичан острым вопросом.

На приёме в ассоциации юристов привязался к висевшему там портрету принца Чарльза.

— Он что, член вашей организации? — с недоверием спросил гость, разумеется, через переводчика.

Хозяин, не ожидая подвоха, подтвердил это обстоятельство: англичане гордятся любой причастностью к королевской семье.

— И что, прям-таки ходит на ваши мероприятия?

— Увы, посетил лишь однажды.

— Так что ж вы его не исключаете?

Глава ассоциации наконец понял, с кем имеет дело, и завершил затянувшийся диалог:

— Да, принц был здесь только раз, но, заметьте, вёл себя безупречно, потому-то мы его не исключаем.

Ваучеры

В первый день нам выдали гостиничные талоны на питание, но благодаря частым приглашениям на обеды и ужины они в большинстве своём остались невостребованными. Между прочим, на них было напечатано, правда латинским шрифтом, знакомое слово «ваучер». К концу поездки мы не знали, что с ваучерами делать, как незадолго до этого и с теми, настоящими.

Тут неугомонный Иван Александрович объявил сбор неиспользованных талонов. Мне было любопытно для чего. Дело в том, что по ваучеру можно было получить в гостиничном ресторане первое и второе, не говоря уже о разнообразных салатах, но только не алкоголь. Еду же он воспринимал исключительно как закуску, и французский луковый суп или какой-нибудь шато-бриан сами по себе не могли вызвать его интереса. К тому моменту реквизированная водка закончилась, а покупать в загранкомандировке спиртное за свой счёт было не в его правилах.

Я был свидетелем, как он поманил официанта и путём жестикуляции предложил обменять ваучер на кружку «Гиннеса». Отказ прозвучал на чистом английском, ясно и чётко, будто на учебной кассете для начинающих. Тогда был вызван метрдотель, из-под полы знаменитого пиджака ему показали толстую пачку новеньких талонов, и переговоры начались. Стороны объяснялись жестами, но в конце концов пришли к соглашению.

Так Иван Александрович перешёл к потреблению дорогих импортных напитков. Он не был индивидуалистом, и тем из нас, кому удалось сохранить ценные бумаги, за комиссионные в виде пива или джина менял продовольственные карточки на алкоголь. Чопорные в прошлом официанты, в одночасье став его друзьями, шли нам навстречу.

Вот как нетрудно оказалось коррумпировать неподкупных англичан. И это у них на родине. Что же говорить о тех западниках, кто приехал к нам делать бизнес, и удивляться тому, как быстро они изменились. Всё же бытие определяет сознание, а не наоборот, как они, может, там у себя думали.

В палате лордов

Заключительный динер проходил в палате лордов, а точнее, в одном из обеденных залов английского парламента. Высоченный потолок, стрельчатые окна с видом на Темзу, а между ними сплошь Рембрандты с Рубенсами. За длинным столом собралась серьёзная публика, многие в смокингах.

Главный лорд произносит тост, следом — наш руководитель. Больше не положено по протоколу. Ещё в конце за королеву. И всё.

И вдруг посреди застолья поднялся человек в клетчатом пиджаке, после чистки выглядевшем вполне прилично, и предложил вновь выпить.

«Полвека минуло с той поры, — произнёс он с чувством, — как закончилась Великая Отечественная война». На глазах его выступили слёзы, но оратор продолжил: «Мы воевали на одной стороне, не забывайте, господа. Как же так получилось, что сбитый британский военный самолёт до сих пор лежит на дне Белого моря? — строго вопрошал он у лордов. — Пора поднять его со дна морского, и на это, разумеется, нужны деньги. Помогите же, господа. Кто сколько может, кто сколько может».

Слёзы душили его, и он выскочил из-за стола, не забыв, впрочем, опрокинуть заблаговременно налитый стакан джина.

Наш начальник, в ужасе от неожиданного нарушения протокола, едва не упал со стула. Но главный лорд воспринял речь вполне серьёзно, возможно даже как послание русского президента, а то, что передано оно через этого странного господина, так ведь и сам президент, если верить газетам, увлекается алкоголем. Пришлось высказаться в том смысле, что палата лордов рассмотрит этот важный вопрос после получения дополнительной информации и сделает всё, что в её силах.

Тост стал полной неожиданностью и для самого Ивана Александровича. Ещё вчера его сердце патриота переполняло негодование к англо-американцам и в гостях у очередного английского профессора он высказывал обиду за позднее открытие второго фронта. Профессор, в свою очередь, прочёл лекцию о союзниках и ленд-лизе, а под конец вспомнил своего дядю-лётчика, чей самолёт при подлёте к Мурманску сбили немцы.

За ужином пепел чужого героического дяди неожиданно громко застучал в сердце Ивана Александровича и вызвал оттуда отклик в виде проникновенного тоста.

Спустя какое-то время англичане и вправду запросили подробную информацию и координаты самолёта, о котором говорилось на ужине в палате лордов. В Кремле так и не поняли, о чём речь. Может, к тому моменту Ивана Александровича уже не было в коридорах власти.

Между прочим, герой этих заметок — полный тёзка Хлестакова. В смутные времена из подворотни русской литературы её персонажи выходят на подмостки.