Среди множества профессий Фигаро было и ремесло журналиста. О том, как он вкушал плоды свободы слова, герой комедии Бомарше рассказывает в своем монологе:

«Я опять заострил перо и давай расспрашивать всех и каждого, что в настоящую минуту волнует умы. Мне ответили, что, пока я пребывал на казенных хлебах, в Мадриде была введена свободная продажа любых изделий, вплоть до изделий печатных, и что я только не имею права касаться в моих статьях власти, религии, политики, нравственности, должностных лиц, благонадежных корпораций, Оперного театра, равно как и других театров, а также всех лиц, имеющих к чему-либо отношение, – обо всем же остальном я могу писать совершенно свободно под надзором двух-трех цензоров».

Если бы не название столицы, можно было бы подумать, что речь идет о современной России. За последние два года Госдума приняла, а президент подписал такое количество законов, ограничивающих свободу слова, что они практически сводят на нет статью Конституции, гарантирующую эту свободу. Все началось с восстановления вскоре после президентских выборов 2012 года уголовной ответственности за клевету, хотя президент Медведев перевел ее в разряд административных правонарушений. Далее последовал закон «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию». По этому закону без какого бы то ни было судебного разбирательства были заблокированы интернет-энциклопедия «Луркоморье» и электронная библиотека «Либрусек». В феврале этого года вступил в силу «закон Лугового», позволяющий блокировать сайты без предупреждения. Менее чем через две недели были заблокированы ведущие оппозиционные интернет-ресурсы, включая личный блог Алексея Навального. В том же месяце в Госдуму внесен законопроект о запрете распространения «содержащей недостоверные сведения информации, умаляющей заслуги погибших при защите Отечества, авторитет Российской империи, СССР или Российской Федерации, их вооруженных сил». 4 апреля одобрены в первом чтении поправки к закону «О банках и банковской деятельности», возбраняющие распространение заведомо недостоверной информации о банках и иных кредитных организациях. В тот же день Дума приняла в первом чтении законопроект об уголовной ответственности за одобрение или отрицание преступлений, установленных приговором международного трибунала в Нюрнберге, а также за распространение заведомо ложных сведений о действиях антигитлеровской коалиции. Наконец, на этой неделе нижняя палата приняла в окончательном, третьем чтении закон об ограничении прав блогеров, направленный на сужение зоны свободной полемики в социальных сетях.

Преследования отдельных блогеров и давление на средства массовой информации по стандартным обвинениям в «экстремизме» и «разжигании» давно стали рутиной. Судебная практика демократических стран свидетельствует о том, что доказать заведомость очень сложно. Перечисленные законы фактически лишают историков права на собственную позицию, вводят единомыслие, криминализируют любую дискуссию о прошлом России. Они исходят из мнения, которое разделяет и президент Путин, что существует одна-единственная, правильная версия истории.

Стоит напомнить, что Международный военный трибунал оправдал Ганса Фриче, руководителя радиопропаганды Третьего рейха, тем самым подтвердив его право на свободу слова – это тоже решение Нюрнберга, которое отрицает своим законом российская Дума. Ну а после запрета критики банков остается ждать закона о клевете на железные дороги и авиакомпании, промышленность и сельское хозяйство. Хочется понять ход мысли депутатов, рьяно занимающихся удушением свободы слова. Они не хотят портить себе настроение чтением плохих новостей? Или наивно полагают, что негативные явления исчезнут, если о них не будут сообщать публично? Всего вероятнее, они живут в атмосфере тяжких конспирологических кошмаров, и им представляется, что они пресекают козни мировой закулисы.

Это ясно видно по высказываниям, например, депутата от «Единой России» Евгения Федорова, которому всюду мерещатся происки ЦРУ и Госдепа. Судя по всему, верит этим россказням и президент Путин, заявивший на днях, что интернет был и остается инструментом ЦРУ. Это ведь прямое следствие ограничений свободы слова: руководители страны сами становятся жертвами собственной пропаганды, им просто неоткуда взять альтернативную точку зрения. Впрочем, президент доверяет еще одному источнику – закрытым докладам, авторам которых раздолье при такой информационной безальтернативности. Дошло до того, что президент ссылается на данные соцопросов, которые были проведены в Крыму «скрытно». Это уже совсем иллюзорная реальность.

На волне великодержавного ликования 15 процентов граждан России высказались за «общественное порицание» несогласных с присоединением Крыма, пять – за наказание в административном и еще пять – в уголовном порядке. Свобода слова – она как рука или нога, которых не чувствуешь, пока они у тебя есть. Но отобрав свободу слова, можно отбирать и все остальное – гражданам нечем и негде будет сказать, что их всего этого лишают. Эйфория пройдет, а увечье останется. Закончим тем, с чего начали, – монологом Фигаро: Как бы мне хотелось, чтобы когда-нибудь в моих руках очутился один из этих временщиков, которые так легко подписывают самые беспощадные приговоры, – очутился тогда, когда грозная опала поубавит в нем спеси! Я бы ему сказал… что глупости, проникающие в печать, приобретают силу лишь там, где их распространение затруднено, что где нет свободы критики, там никакая похвала не может быть приятна и что только мелкие людишки боятся мелких статеек.