Аглая Топорова о смысле запрета употребления матерных слов.
Неделю назад Владимир Путин подписал закон об административной ответственности за употребление матерных слов в СМИ, фильмах, спектаклях и вообще произведениях искусства. Несмотря на возмущение просвещенной публики в социальных сетях, закон этот ровным счетом ничего не запрещает. Если у поэта получаются только матерные рифмы, то матерными они останутся при любом законодательстве, а если они так уж хороши, то издатель выпустит книгу поэта-матерщинника с пометкой «18+». В остальных искусствах ситуация примерно такая же. Ну а в СМИ в принципе довольно сложно выматериться. Так что принятый закон носит чисто символический характер. Но попробуем разобраться, символом чего является этот запрет, к чему он отсылает?
Мне кажется, что запрет на нецензурную брань нужно рассматривать не в контексте нарушения свободы слова и самовыражения, а в контексте законов о запрете курения в общественных местах и ночной продажи алкогольных напитков. При всех бытовых неудобствах эти законы обойти так же легко, как и закон о запрете матерных слов.
Зачем же Госдума принимает законы, которые если и будут работать, то только против ее авторитета в глазах жителей страны? Я думаю, депутаты просто пытаются сделать жизнь граждан России интереснее и насыщеннее.
В середине 1990-х люди старшего поколения часто жаловались: как-то грустно стало – раньше достать продукты было радостью, а теперь выходишь, и все в одном магазине. Купил, но никакого удовольствия, никакого чувства победы. То же самое много лет испытывали люди и в отношении происходящего в культуре: ну в чем собственно радость, если с театральной сцены двадцать раз подряд помянут чью-то мать? Для хорошего спектакля это все равно не главное достоинство, плохому – все равно не поможет стать хорошим. А то ли дело, услышать со сцены намек на матерное слово? Сколько восторга и последующих обсуждений смелости авторов спектакля.
Я помню, как в начале 1980-х мой отец Виктор Топоров гордился, что ему удалось протащить в перевод «Изречений невинности» Уильяма Блейка строку с «нецензурным обозначением женщины распутного поведения», как обозначает это слово Роскмонадзор.
И как радовались этой победе над цензурой отцовские друзья, включая редактора книги Алексея Матвеевича Зверева.
В конце 1980-х экстремальным развлечением было ходить за водкой на «пьяные углы», люди чувствовали себя партизанами в оккупированном городе.
А какое уважение к себе испытывали те, кому удавалось договориться с официантами о том, чтобы покурить в кафе, где сигареты запрещены. Человек сразу понимал, что живет не зря: его знают, ему доверяют, у него есть способы влияние.
Отдельным удовольствием были покупка заграничных шмоток из-под полы или у фарцовщиков, виски в «Березке», блатной путевки на модный советский курорт. Об этом написано и опубликовано множество воспоминаний, о потребительских подвигах советского времени до сих пор рассказывают на семейных праздниках.
Конечно, шмотки, виски и курорты еще никто не запретил (хотя с поездками милиционеров заграницу уже появились трудности), но анализируя запретительную законодательную деятельность депутатов Государственной думы, не стоит забывать, что чисто поколенчески их представления о прекрасном, интересном и престижном именно оттуда. Из советского времени, когда обладатель бутылки французского коньяка или собрания сочинений модного писателя автоматически воспринимался как человек с высоким социальным статусом.
Теперь депутатам скучно: распилами бюджетов особенно не похвастаешься, а от простых людей чем-то отличаться надо. Если не возможностью более престижного потребления, то, по крайней мере, возможностью регулировать это потребление для остальных людей. А книжки и фильмы – это точно такой же элемент потребления, как джинсы и поездки на курорт.