Совершенно незамеченным прошел недавно один юбилей. Семьдесят пять лет назад, 11 мая 1939 года начался «пограничный конфликт на Халхин-Голе», который стал настоящей русско-японской войной номер два. Все знают, что на берегах этой далекой и мало кому известной речки взошла полководческая звезда Георгия Жукова, но мало известно о том, что стоит за этим восхождением…
Назначение Жукова командующим 57-м отдельным корпусом в Монголии было для СССР удачей почти лотерейной. Его предшественник, комкор Николай Фекленко был снят с должности и отозван на родину с формулировкой: «Плохо понимает природу боевых действий в специфических условиях пустынной степной местности».
И не было ничего удивительного в том, что служить в Монголию мало кто рвался.
Ситуация на вновь появившемся фронте для Красной Армии была хуже, чем для русской армии в 1904 году. Тогда, во время первой русско-японской, обе стороны снабжались по железнодорожной линии Харбин – Порт-Артур, и преимущество японцев в краткости морского пути от собственно Японии до Манчжурии, давало последним лишь относительно небольшой перевес в логистике.
Четверть века спустя всё было совершенно иначе. В 1939 году построенная японцами железнодорожная ветка проходила буквально в нескольких километрах от монгольской границы, а снабжение РККА производилось по грунтовым дорогам в монгольской степи. Ближайшей базой для 57-го корпуса была Чита, от которой до Халхин-Гола более 600 километров.
В общем, «вторая русско-японская» грозила тем же исходом, что и первая. Разница была лишь в том, что в 1905 году максимальным наказанием для генерала Куропаткина было смещение с должности, а в 1939 году должность командующего корпусом сулила расстрел в случае неудачи, причём, возможности выдвинуться на успехе не просматривалось совсем.
К концу мая 1939 года части РККА в Монголии находились в состоянии тяжелейшего кризиса, о чем свидетельствует документ, отправленный из штаба корпуса в Тамцак-Булаке 3 июня 1939 года. В нём Жуков сообщает Климу Ворошилову совершенно дикий факт: «С 29 мая не могут добиться полного введения скрытого управления войсками… Причина в том, что, несмотря на обещания, до сего времени не доставлены с зимних квартир забытые командирские коды».
Тем не менее, успех в итоге, как известно, был. И речушка Халхин-Гол стала для Георгия Жукова такой же отправной точкой военной карьеры, какой был порт Тулон для Наполеона Бонапарта.
Однако мало кто знает, что в Монголию Жуков приехал не как «готовый» комкор, а как инспектор, с целью «проверки состояния и боевой готовности частей 57-го отдельного корпуса». При этом основным местом службы будущего маршала Победы был Белорусский военный округ, в котором Жуков занимал должность заместителя командующего округом по… кавалерии.
Понятно, что со стороны такая инспекция выглядела диковато: «белорусскому» кавалеристу Жукову предстояло проверять боевую работу комкора Фекленко, который и театр военных действий знал лучше, и опыт командования танковой бригадой уже имел. Знающие люди по этому поводу могут усмехнуться и сказать, что тут дело без «мохнатой руки» не обошлось. И они будут отчасти правы…
Есть версия, что ключевую роль в назначении именно Жукова в проверяющие сыграл Семён Будённый, который знал его по службе в инспекции кавалерии РККА в Москве в начале 1930-х годов. Тогда он назвал Жукова «командиром с сильными волевыми качествами, весьма требовательным к себе и подчиненным… в последнем случае наблюдается излишняя жёсткость и грубоватость». Похоже, что Будённый сумел разглядеть в молодом командире те качества, которые были важнее всего – умение повелевать и твёрдость характера.
Ну, а дальше было известно что. Коль скоро Жуков состояние войск в Монголии раскритиковал, то его же на место Фекленко и назначили. Мол, если критиковать умеешь, то попробуй-ка сам.
«Мохнатая рука» подсадила Жукова на такой шесток, с которого либо взлёт, либо…
Но в данном случае гипотетическая забота о продвижении «своего человека» оказалась очень кстати, а вот опыт войны 1904-1905 годов сыграл против японцев. Они, по старой памяти, ожидали от русского командования обороны «по-куропаткински», но Жуков при первой же их попытке развить наступление на южном берегу Халхин-Гола продемонстрировал совсем иной «стиль»: на японский прорыв он отреагировал не отходом и организацией обороны, а массированной танковой атакой у Баин-Цагана.
Эффект от этого удара был для японцев оглушительным. Уже вечером 3 июля они начали отход с захваченного утром 2 июля плацдарма. Поняли, что это будет совсем другая война с Россией. И не ошиблись…