Есть в России две касты, которым плевать на коллег, угодивших в тюрьму. Это менты и бизнес-сообщество

Спасение утопающих — дело рук самих утопающих, все привыкли, что помощи ждать неоткуда, особенно в таком деле, как тюрьма. Хотя с каждым годом мы с мужем обрастаем новыми друзьями, да и старые вдруг выныривают, но все равно хотелось бы встречать в скорбных казенных домах неравнодушных людей с лекарствами, колбасой и газетами. Не для себя: мы давно уже приладились, для новобранцев. Им тяжелее всех.

Никаких официальных или неофициальных организаций, поддерживающих заключенных, мы до сих пор с мужем не встречали — ни в тюрьмах, ни на зонах. Разок в Бутырке зашли из ПАСЕ, вполне формально, да однажды позвонила мне активная пенсионерка из Тамбова, назвавшаяся спецом по защите прав заключенных, и начала взахлеб хвалить местную ФСИН. Конечно, я знаю о комиссии Валерия Борщева, там много очень достойных людей, снимаю перед ними шляпу, именно они с самого начала занимались расследованием гибели Сергея Магнитского. И, конечно, Валерий Абрамкин, которого добрым словом будет поминать не одно поколение советских и российских зэков. Но помощи явно не хватает, это капля в море, а многие вообще не знают, куда и к кому обращаться за поддержкой. РПЦ присутствует в тюрьмах в качестве замены уголка политпросвета, из других религиозных организаций встречала разве что «Свидетелей Иеговы», они иногда поют в зонах, зэкам нравится: там девушек много. Когда меня спрашивали родственники осужденных, куда обращаться за помощью, я только руками разводила.

Но однажды сестра зэка с характерной еврейской фамилией задала мне все тот же вопрос. Я случайно обмолвилась об этом в редакции уважаемого журнала, и мне была тут же выдана визитка, на которой было написано: «фонд «Еврейский благотворительный комитет» (ФЕБК), проект «Помощь заключенным». Позвонила туда, рассказала о зэке, дала координаты, и люди немедленно и серьезно впряглись. Задумалась — и стала спрашивать бывших и нынешних зэков, кто еще реально помогает. В итоге составили мы с Максимом Громовым, главой Союза заключенных (есть еще Союз заключенных России, это другое, но тоже люди хорошие), свой короткий список. Помимо Борщева, Абрамкина и вот недавно мною обнаруженного еврейского комитета мы с ним вспомнили Андрея Бабушкина (Комитет по гражданским правам), Людмилу Алексееву (и фонд «В защиту прав заключенных», они бойцы) и, конечно, Жириновского, тут не поспоришь, даже при всем желании. Максим Громов — нацбол, отсидел свое до звонка за захват здания Минздрава, человек идейный, он с каждым из перечисленных людей готов спорить до хрипоты по важнейшим вопросам современности и обличать их за сделки с сатаной, однако их заслуги в деле помощи осужденным признает безоговорочно. И, конечно, мы с ним вспомнили Анну Политковскую — я ее в тюрьмах не застала, занялась темой уже после ее гибели, хотя много слышала, а Максим был свидетелем этой стороны ее жизни.

В общем, списочек у нас получился коротковатый. Может, и не назвали кого, но мы основывались исключительно на личном опыте. Больше никого не встречали — только частных лиц: например, Максиму очень помогал покойный Илья Кормильцев (поэт, переводчик, критик — если кто вдруг не знает), а нам — несколько бизнесменов из Пермского края, во главе с директором завода Юрием из Березников (подозреваю, он делегированный ангел).

А вот кого мы не видели, не слышали и не встречали никогда, так это представителей многочисленных предпринимательских организаций. Есть РСПП, активным участником которого был, например, Ходорковский. Есть «Деловая Россия» и «ОПОРА» — а в тюрьмах как раз сидит в основном средний и мелкий бизнес. Нет-нет, насчет того, чтобы конференцию собрать про защиту и обращение какое составить, круглый стол в хорошем месте с фуршетом накрыть — этого добра навалом. Имитация бурной деятельности — вообще наш национальный вид спорта. А то, что каждый 15-й бизнесмен России находился или находится под уголовным преследованием, — это к Яне Яковлевой, в «Бизнес Солидарность». Можно подумать, что бессребреник Яна — восьмирукий Шива.

Есть в России еще одна каста, которой глубоко наплевать на своих, попавших в тюрьму. Как-то обратилась ко мне за помощью дама — милая такая, но чужая по повадкам. Рассказывает свою страшную историю: мужа посадили, менты подставили, свалили на него собственные хищения конфиската в особо крупном. Начинаю спрашивать подробности, тут-то и выясняется, что муж — полковник милиции в отставке, а жена — полковник действующий, причем как раз мой профиль — по экономическим преступлениям. «А чего ж, — спрашиваю, — вы к своим-то не идете за помощью?» — «Так они ж менты!» — удивляется моему идиотизму дама, костеря коллег на чем свет стоит. Попутно оказывается, что коллеги не только засадили ее мужа, как только он в отставку ушел, но и бизнес хороший у него отняли, совсем не среднего размера — по снабжению чем-то там техническим крупных аэропортов. Неплохо для полковника.

Вот смотрю я пристально на разные предпринимательские объединения, а потом на деятелей следственно-прокурорского розлива, и разницы большой не вижу. То есть уже совсем никакой.