Недели две назад, понаблюдав массовое присягание либеральной интеллигенции Навальному, я высказался в том духе, что теперь мне понятнее, почему западные интеллектуалы буквально «влюблялись» в Сталина и Гитлера.

Сегодня, созерцая мирное врастание концлагерей в российскую действительность, я куда лучше понимаю, как сперва немцы, а за тем и остальные европейцы свыкались с Холокостом и другими проявлениями расового нацизма. Это я о гольяновском «депортационном лагере». А начавшаяся «декриминализация» лучше всего, с моей точки зрения, свидетельствует об убогости насаждаемой концепции «закон есть закон».
Но сначала несколько занудных рассуждений о правовой природе лагеря на 2-ом Иртышском проезде. Прежде всего — это полноценный концлагерь. Концлагерь — это лагерь для недобровольного собирания людей вместе. Это никакой не депортационный лагерь, поскольку далеко не все в нем приговорены судом к депортации (высылке). По функциям — это фильтрационный лагерь, в котором идет сортировка интернированных. Именно интернированных, поскольку судебного решения о лишении этих людей свободы нет. Но в законодательстве РФ нет понятия «фильтрационный лагерь». Было понятие «фильтрационный пункт» (в секретном приказе МВД от сентября 2002 года), но после скандала, поднятого правозащитниками в 2005 году, появилось понятие «пункт проверки документов граждан в зоне чрезвычайной ситуации» (или что-то похоже). То есть с правовой точки зрения, гольяновский лагерь ничем не отличается от созданного в апреле 1933 года концлагеря Дахау. Даже ленинский СЛОН на Соловках имел большую юридическую оформленность.

Ситуация, возникшая в конце июля, напомнила мне анекдот 45-летней давности, про мужчину, ставшего бить в трамвае пассажира еврейской национальности. В народном суде избиватель оправдывался так: «вот увидел, что военный посмотрел на часы и потом толкнул этого гражданина Рабиновича, я и решил, что пришло время их бить».
Весь сидящий в подсознании государства нацизм-лайт со страшной скоростью полез наружу. Доблестная ФМС предложил покрыть конц(депортационными) лагеря все страну — 83 региона. Естественно, запросив резкое увеличение финансирования. Нацистские бандгруппы немедленно стали организовывать погромы в торговых рядах — точь в точь охотнорядцы, под прикрытием городовых, громящие еврейские лавки.

Представитель ЛДПР тут же предложил сократить узникам концлагерей рацион и заставить их трудиться. Левая, левоцентристская, центристская и правоцентристская общественность набрали в рот, ну, скажем так воды. Несколько правозащитников сделали умеренно резкие заявления, более по отдельным эксцессам, чем по ситуации в целом. Действительно, ведь они интернированные «нарушили закон, а законы надо соблюдать».

Умеренно интеллигентные люди вдруг стали страшном переживать за безопасность полицейских, даже выучили жуткую конструкцию «необходимость поддержания правопорядка», и без запинки произносят ее, звоня на «Эхо Москвы».
Вакханалия гомофобии заставляет меня сжимать кулаки в бессильной ярости, но все ее отвратительные проявления, о которых так пронзительно и горько сказал Стивен Фрай, бледнеют перед планами строительства концлагерей.

Прогрессивную общественность значительно больше возмутили слова гособвинителя на прошлом — прошлогоднем процессе Фарбера и сканворд Левичева. Кстати, в этом сканворде, кроме «жида» и «мацы» (хотя, точнее, еврейский хлеб — это хала, маца — это лепешка, назвать ее хлебом — это как назвать католическую гостию печеньем), был еще и «иудейский демон» из 5 букв — видимо, «Дибук». Такая вот карманная энциклопедия иудаики получилась.

Словом, либералы впали в ступор. И гадство твориться — и народ консенсусом требует избавиться от «унтерменьшей». И трудно переть против рожна. Тем более, что никаких желтых нашивок — бьют исключительно по морде и только потом интересуются паспортом.

А теперь немного арифметики. Если верить борцам с миграционным засильем, то в РФ — миллиона полтора нелегалов, в одной столице — тысяч 200. С учетом опыта работы центра противодействия экстремизму и ФСБ, нет сомнений, что большинство их будет выявлено в течение нескольких недель. Особенно, если управление собственной безопасности тряхнет как следует полицейских, крышующих подпольные пошивочные цеха и рэкетирующих торговцев шавермой. А выявив, нелегалов нужно задерживать и фильтровать. Итак, нам нужно представить сооружение в столице или близких окрестностях примерно 100 концлагерей гольяновского типа. А по стране — еще минимум 900. Сие означает необходимость увеличить в три раза число зэков. Никакая полиция этот новый ГУЛАГ, точнее, Освенцим-Бухенвальд-Дахау-Равенсбрюк в одном флаконе, охранять не сможет, даже если вчистую избавит города и веси от своего благотворного присутствия. Остается поднять Внутренние Войска. Но для вохровской службы требуется определенная душевная закалка — обычный лопоухий парнишка, с тонкой шеей, тонущей в вороте гимнастерки, увидев за проволокой женщину, похожую на родную мать, и детей, похожих на собственных братье и сестер, пожалуй, что и расплачется, бросит спецсредства и сбежит… Вот это будет ступор государства. И не стоит Лимонову бояться, что в те же фильтрапункты сунут «несогласных» — не до оппозиции уже будет. Тут знай лагерные восстания подавляй.

А в это время вокруг России, под свист и улюлюканье исключенной не только из Совета Европы, да и, пожалуй, из ООН, миллионные демонстрации если и будут подтираться триколорами, то только после того, как справят на них нужду.

Надо понять — если исполнение закона требует такого, то этот закон должен быть выброшен на свалку. Не бывает несанкционированных многотысячных демонстраций. Примеры с событиями на Лубянской площади 5 декабря 2012 года и на Охотном ряду 18 июля 2013 года показали — там, где больше пяти тысяч решительных демонстрантов — это уже не «несогласованная акция», а вокс попули — вокс деи.

Не бывает миллиона нелегалов. Бывает проблема легализации — не концлагерь, а быстрая раздача удостоверений личности. Если надо, то не только с фотографиями, но и с отпечатками пальцев. Пора понять — негодность закона устанавливается тем хаосом или той подлостью, к которой ведет его буквальное исполнение.