Антимигрантская истерия захлестнула Москву и Питер.

Людей отлавливают на улицах, везут в отделения полиции, потом суды принимают скорые решения о депортации — но дальше что делать? Куда везти людей, чем кормить, где держать, пока не пройдут положенные по закону десять дней на обжалование решения? А если документов нет, их нужно восстанавливать, а Центр временного содержания иностранных граждан переполнен? Лидер и координатор волонтерской организации «Наблюдатели Петербурга», активист группы «Права для всех» Александра Крыленкова рассказала «Фергане», как волонтеры Петербурга подключились к решению этой проблемы — и с каким уровнем государственной ксенофобии столкнулись.

— Сколько человек задействовано в волонтерской помощи мигрантам?

Александра Крыленкова: — Постоянно действующая команда — люди, которые каждый день занимаются помощью задержанным — около пятнадцати человек. Время от времени присоединяются еще порядка пятидесяти: кто-то однажды привезет еду в отделение полиции, кто-то подежурит в судах…

— Антимигрантская кампания в Питере началась после драки в Москве на Матвеевском рынке (27 июля торговец пробил голову полицейскому, после чего начались облавы)?

— У нас позже. Все началось с выступлений националистов, которые ходили по рынкам и устраивали так называемые проверки документов. Они агрессивно спрашивали документы у торговцев, а когда не давали — разбрасывали ящики с продукцией. Мне неизвестно о случаях прямого насилия над людьми во время этих проверок, но разбросать вещи и продукты по земле — это было в порядке вещей.

Потом в СМИ прошла информация, что в подобных «зачистках» должны принимать участие муниципальные власти. И были попытки — так, одна «зачистка» прошла совместно с Обществом защиты прав потребителей.

— Но в этом случае они должны были проверять продукцию, а не документы самих продавцов?

— Они ходили по рынкам, выбирали исключительно тех, кого подозревали в нелегальной миграции, но требовали у них предъявить сертификаты на продукцию. Такой «троллинг».

Сперва полиция никак не останавливала эти «зачистки», потом стала пресекать. Но где-то недели три назад, одновременно с введением в действие поправок в миграционное законодательство начались и действия властей. Мигрантов стали массово задерживать. Но власть никак не смогла рассчитать, хотя это элементарная математика, что если задерживать по 50 человек в день, а депортировать они могут 20-30 человек в неделю, то очевидно, что через несколько дней у них наступит коллапс.

Я сейчас намеренно не говорю о моральной стороне вопроса. Но даже если смотреть на ситуацию с точки зрения власти… На неделе с 11 по 16 августа в Петербурге переполнился Центр временного содержания иностранных граждан: он рассчитан на 176 мест, но продолжал принимать мигрантов, пока не закончились кровати и места на полу, где можно поставить дополнительные койки. А потом Центр наотрез отказался принимать людей, там и так было уже 310 человек.

А больше никаких подобных Центров — а значит, и законных мест, где бы можно было разместить иностранных граждан — у нас нет. И первые две ночи после того, как в Центре закончились места, задержанные люди провели в автобусах. А понятно, что на «пассажиров» автобусов никто не выделяет ни еду, ни спальные принадлежности… И вот когда информация об этих автобусах появилась, подключились волонтеры.

— Куда сегодня везут людей, если Центр в Красном Селе не принимает?

— Человека забирают. Он какое-то время проводит в отделении полиции (по закону, там можно держать человека до 48 часов, но мы знаем случаи, когда держали и пять дней), оттуда везут в суд. Суды продолжаются иногда до 11 вечера, иногда позже. Дальше суд принимает решение о депортации — наш опыт показывает, что оправдательные приговоры выносятся крайне редко, может, в одном проценте случаев, и то если родственники привозят документы прямо к заседанию. И после решения суда о депортации люди оказываются в распоряжении судебных приставов.

И когда судебные приставы оказались в ситуации, что Красное Село не принимает, а людей становится все больше и их надо где-то размещать, чем-то кормить и так далее, то они сперва договорились о содержании людей в СИЗО на Захарьевской улице. Но надо понимать, что Захарьевская — это все же тюрьма, хотя и не «Кресты». И если в Центре в Красном Селе людям разрешено иметь телефоны, у них есть кровати и тумбочки, там есть признаки самоорганизации, староста, например, — то на Захарьевской совершенно другой режим, тюремный. Но там хотя бы дают койку и горячее питание.

Сначала на Захарьевскую привезли около 50 человек — и переводили оттуда в Красное Село, когда там освобождались места. Там содержали и женщин, у которых на воле оставались грудные дети, и вчера еще (интервью записывалось в понедельник, 26 августа — ред.) там был тяжело больной человек, у которого были проблемы с почкой. Ему вызвали врача, но поскольку нужно было делать УЗИ, анализы, то врач просто посмотрел — и уехал.

Мест на Захарьевской все равно не хватало, и мы совершенно случайно узнали, что осужденных к депортации людей стали привозить в квартиру, выделенную для каких-то нужд Центру судебных приставов. Нам рассказали об этом люди, которых там держали. В каждом районе есть Центр судебных приставов, и в некоторых районах в этих домах, оказывается, существуют служебные квартиры. И вот в одной из таких квартир на Васильевском острове (проспект Кима, 5) держали довольно много людей. Туда не удалось попасть ни одному журналисту и ни одному правозащитнику, хотя мы сделали все возможное, приезжала даже Общественно-наблюдательная комиссия (ОНК) за местами лишения свободы. ОНК имеет право приходить в любые места, где содержатся люди, но в квартиру на Кима, 5 их не пустили: сказали, что там никого нет, «вам показалось».

Единственное, что мы сумели сделать, — это дежурить около входа, и один раз нам удалось передать туда еду. Мы видели, что людей привозят, увозят, — и надо сказать, что это довольно страшное зрелище.

Сколько там было людей, оценить трудно. Сообщалось, что человек двадцать одновременно, на очень небольшой площади. В какой-то момент их становилось меньше, около тринадцати.

Происходил такой круговорот людей в городе: отделение полиции — суд — Проспект Кима, 5. Когда освобождались места на Захарьевской, людей перевозили туда, а когда кого-то депортировали из Красного Села — то людей с Захарьевской перевозили туда. За все время наших наблюдений пока из Красного Села было депортировано 19 человек.

Нужно понимать, что сразу после суда депортировать нельзя, даже если у человека на руках паспорт. По закону, людям предоставляется 10 дней на обжалование решения, и эти десять дней они должны провести в заключении. Хотя у многих есть деньги на билет и родственники, они готовы уехать сами, — но для этого им нужно обратиться к прокурору, показать билет домой и попросить отпустить их под «контролируемую депортацию».

Не все об этом знают.

— В чем заключается помощь добровольцев?

— У нас нет никакого доступа к информации, совсем никакого. Нам очень плохо отвечают на вопросы, с нами трудно разговаривают, и по сути, мы можем только затыкать собой пробоины. У нас есть несколько адвокатов, есть юристы — мы можем оказывать правовую помощь.

Алгоритм действий у нас такой: каждый вечер, ближе к одиннадцати, мы обзваниваем все отделения полиции и стремимся выяснить, где есть люди, задержанные по подозрению в незаконном пребывании на территории РФ. Делать это нужно вечером, потому что многим задержанным в течение дня родственники приносят документы, и их отпускают. А на ночь в полиции оставляют тех, кого, как правило, будут судить.

После этого, тоже ночью, мы собираем еду и развозим ее по отделениям. В полиции, которая хотя и имеет право держать у себя людей до 48 часов, для этого нет никаких условий: деревянные скамьи, бетонный пол, никакой кухни. Если у задержанных есть родственники — хорошо, принесут еду. Нет — значит нет, никто мигрантов не кормит.

У нас был случай: задержали 19-летнего мальчика, приехавшего жить к отцу. Отец хорошо говорит по-русски, все бумаги у него в порядке, но он работает с утра до ночи, по 12 часов в сутки, и не смог пойти с сыном оформлять документы, отправил одного. И мальчика обманули. Ему сделали фальшивое разрешение на временное проживание, с которым он несколько месяцев ходил, а потом его остановила полиция — и выяснилось, что документ поддельный.

Мальчик провел в отделении полиции пять дней, спал на бетонном полу. Когда папа приносил еду — ее принимали. Когда попробовал передать одеяло — отказали. Как потом майор полиции мне объяснил, однажды приняли у мигрантов одеяло, а потом полгода выводили насекомых.

Но мальчику повезло — он не заболел после этих ночей на бетоне.

Итак, ночью мы развозим еду — а днем едем в районные суды наблюдать на заседаниях. И там мы знакомимся с задержанными, потому что познакомиться в полиции не удается, это большая редкость, для этого в отделениях должны дежурить очень приличные люди. Обычно принимают передачу — и закрывают дверь, максимум — скажут, когда человека повезут в суд.

И уже в судах мы предлагаем помощь, оставляем свои телефоны. Некоторые потом звонят и обращаются, но мы не навязываем свои услуги.

— В судах быстро рассматривают дела?

— Очень быстро. Переводчиков не хватает. Подлинность бумаг проверяют, в основном, по базе данных сайта ФМС, хотя по закону должна проводиться экспертиза: информация на сайт может поступать с задержками, возможны и другие технические проблемы. Однако экспертизы проводят очень редко.

У мальчика, о котором я рассказала, — была бумажка, и она у нас есть. Ему, очень плохо говорящему по-русски, сотрудники полиции печатными буквами написали фразу «С протоколом ознакомлен, русским языком владею, в переводчике не нуждаюсь» — и попросили перерисовать. И он послушно это перерисовал.

Очень часты случаи, когда участковые просто забирают у людей документы. Нам постоянно звонят и рассказывают, что пришел участковый, проверил регистрацию, сказал, что она вчера закончилась, забрал паспорт. На следующий день человек приходит за паспортом — участкового нет на месте. Конечно, его трудно застать, но человек тоже не может сутки сидеть под дверью в ожидании — и уходит. А через неделю его задерживают без документов. И участковый никогда не придет и не признается, что забрал паспорт, потому что это нарушение закона.

И у этих людей есть перспектива просидеть довольно долго, потому что им приходится восстанавливать документы, запросы направляются в консульские отделы посольств — и все ужасно затягивается.

Таких жутких историй невероятно много.

И вот тут нужно сказать о моральной стороне дела.

Самое страшное — с задержанными мигрантами никто не разговаривает. Никто. Я не юрист, но иногда бывает, что с кем-то прихожу в суды или в полицию, и самая частая реакция людей на мой приход — благодарность: «Спасибо, с вами хотя бы разговаривают».

Ужас ситуации заключается в том, что ни полицейские, ни судейские не считают этих людей за людей. Они смотрят на них как на пустое место, в лучшем случае — как на несмышленых детей. Никто из осужденных по статье 18.8 КоАП («Нарушение иностранным гражданином или лицом без гражданства режима пребывания в Российской Федерации»), не получает на руки постановление суда. Никто. А объяснение, в лучшем случае, выглядит так: «Мы им дадим бумагу, а они ее потеряют, а ведь документ нужен для выезда».

И это страшное ощущение — когда ты стоишь рядом со взрослым человеком, который прекрасно понимает по-русски, а полицейский его НЕ ЗАМЕЧАЕТ и разговаривает о судьбе этого человека — с тобой, а его самого просто в упор не видит. И мне объясняет: «Но вы же понимаете, они…» Большинство действий в полиции и судах в отношении мигрантов построены на этом ощущении: это — не люди, но с ними надо что-то делать.

Меня задерживали на митингах, я видела, как задерживали оппозиционеров, — но это совершенно другая история. Когда тебя задерживают, с тобой — да, агрессивно — но разговаривают сотрудники полиции. Они могут с тобой спорить, считать, что ты кому-то продался и так далее. Но когда они имеют дело с людьми, которых подозревают в нелегальной миграции, — то просто их не замечают. С ними НЕ РАЗГОВАРИВАЮТ.

И это — та помощь, которую могут оказать волонтеры. Людям нужно, чтобы им объяснили, какое решение суда было принято, куда им нужно прийти и зачем. Удивительно — но люди уже после судов не понимают, за что их осудили, что с ними произошло. Никто не считает нужным им это сообщить.

Когда мальчика, о котором я рассказывала, привезли в суд, то даже его отец, который хорошо говорит по-русски, не понял, какое решение было вынесено. Они решили, что парня оправдали, — потому что его отпустили. А судья, на самом деле, потребовал провести экспертизу фальшивого разрешения на временное проживание и отложил заседание до появления результатов.

Судебный процесс, на котором участники не понимают, что происходит, — нонсенс. А это ведь становится постоянным явлением.

— По вашим впечатлениям, сколько иностранных граждан сейчас в Петербурге в ожидании депортации и судов?

— По нашей информации, по состоянию на понедельник, 26 августа в отделениях полиции находилось около 30 человек, задержанных в воскресенье. Возможно, и больше, но у нас нет официальных данных.

После того как правозащитные организации подняли шум, то большую часть людей, по которым выносится решение и у которых есть паспорт на руках, стали отпускать на «контролируемую депортацию», т.е. им разрешили выезжать самостоятельно. Но в Красном Селе сейчас строят временный лагерь из строительных вагончиков. И из частных разговоров с полицейскими известно, что вся полиция ждет, пока этот лагерь из вагончиков достроят, чтобы снова можно было начать массово задерживать и закрывать людей после решений об «изоляции с последующей депортацией».

Но они ведь опять ничего не считают! Прибавится примерно триста мест, и элементарные расчеты показывают: даже если условия в этих вагончиках будут человеческими, даже если процесс будет соответствовать закону (очень много допущений!), то и этот лагерь переполнится за две недели. И никакого позитивного прогноза у меня, честно говоря, не возникает.