На рынок я хожу редко, но тут случилось. Купил себе кусок сыра. Девушка положила его на весы и сказала: «Полкило. Пожалуйста, сто рублей». Я расплатился, но шестое чувство мне подсказывало, что кусок как-то маловат. А тут подвернулись контрольные весы, которые показали, что и впрямь – тянет моя покупка всего на триста граммов.
Когда я вернулся и стал говорить, что произошла какая-то ошибка, то продавщица, ни слова не говоря, взяла сыр, вернула мне мою сотку и снова уставилась в свой кроссворд. «Что это значит?» – изумился я. «Это значит, – ответила она, – что я вас обвесила и вернула ваши деньги. Какие еще ко мне вопросы?» — «А вы можете мне взвесить сыр не обвешивая? Я хочу его купить». — «Нет, не могу. Идите в другое место».
В другом месте было то же самое, с той только разницей, что я сразу предупредил о своем намерении по поводу контрольных весов. Продавщица пожала плечами и на мои вопросы, требования, угрозы, больше не отвечала. Стояла и смотрела в сторону, будто я разговариваю сам с собой. Третью я уже сам спросил: «Вы меня обвесите?» Она невозмутимо ответила: «Да». «Но почему? почему?» – в отчаянии повторял я этот уже глубоко бессмысленный вопрос. «Как почему? – ответила она. — Закон такой вышел».
Однако я не собирался сдаваться и остался без сыра.
История эта показательна не меньше басни Крылова. Опять тот же самый злополучный сыр, словно русская жизнь так и не смогла породить чего-нибудь более возвышенного и привлекательного. Изменились, пожалуй, лишь ставки: если раньше ворона выбирала между наслаждением, которое несет слово (а что такое лесть, как не наслаждение?) и хлебом насущным, то теперь свой сыр она меняет на право голоса (в смысле, каркай сколько угодно).
То, что произошло со мной на рынке, кажется чем-то вопиющим, поскольку противоречит вообще какой бы то ни было логике. И дело не в том, что на Сенном вдруг ни с того, ни с сего стали обвешивать и недодавать сдачи. И мой вопрос «Почему?», разумеется, не ставил под сомнение существование подобной практики, которая входит в число обычных потребительских рисков. Удивление вызвало другое: как за последние годы изменился сам характер обвешивания. Как-то незаметно, словно само собой, выветрилась его стихийная театрализованность, обычно сопровождаемая репликами типа: «Ой, простите, ради бога. Я вам недодала? Голова идет кругом…». «Вот, проклятые весы… Счас все пересчитаем!!!».
В былые времена удачный спектакль зависел в первую очередь от мастерства актеров, которые своей доброжелательностью и обворожительной улыбкой могли усыпить бдительность покупателя. Бесспорно, классическое обвешивание имеет исключительно ситуативный характер. Ведь не с каждым это прокатит и нужно правильно выбирать объект надувательства, а то пойдут разговоры, крики, жалобы…
Разумеется, покупателей обманывали и на советских рынках. Но в те баснословные времена если человек замечал обман, то совершался перерасчет, разница возвращалась и купля-продажа приходила к своему логичному завершению: продукт приобретался по той цене, которую он стоил. Система была гибкой, и колесики слаженно цепляли друг друга.
Теперь же, когда контрольные весы показывают, что вас обсчитали в полтора раза, никто не схватится за голову и не побежит перевешивать, довешивать, пересчитывать. Если тебя что-то не устраивает, ты просто исключаешься из товарно-денежных отношений. И ничего больше. Можно сколько угодно качать права – это ничего не изменит, а если вопли будут слишком громкими, то появятся крепкие ребята, которые предложат тебе выйти.
Описанная ситуация чем-то напоминает спектакль, только не классического, с привычной игрой актеров в духе Станиславского, а авангардного театра, где все выворачивается наизнанку. Где и кулисы и гримерка – все напоказ… В принципе все это вполне могло бы соответствовать духу времени: в постпостмодернистсткую эпоху лишь критика (идеологий, дискурсов, и пр.), по-видимому, все еще обладает какой-то стоимостью на интеллектуальном рынке. Однако система, если вернуться к нашему сюжету, как-то неожиданно сделала шаг вперед: теперь она стала разоблачать саму себя, довольно цинично демонстрируя свою внутреннюю сущность и механизмы обогащения.
И дело здесь не в том, что коррупция разъела сверху до низу все формы обмена и все договоры. Что каждый уровень системы действует сам по себе, предлагая собственные законы. Просто существование расколотого мира, где одни тебя обманывают, а другие сообщают об этом, видимо, закончилось. Ведь последнее, что осталось монополизировать власти – так это саму критику, причем не такую, какой обычно она себя подвергает («недорабатываем», «недоглядели», «упустили из вида», «наказали», «сняли»), а самую что ни на есть радикальную – такую, которая может идти только со стороны. «Да, воруем, – теперь говорит она. — А что делать, если так все устроено? Другой власти нет и не будет, так что либо покупайте сыр по той цене, которая есть, либо… Всего хорошего!»
Возможно, где-то вас обманывают по старинке (изображают недоумение, непонимание, задумчиво занимаются перерасчетами), но это уже вчерашний день. Думаю, скоро все изменится окончательно и на чеке будут печатать: декларированную стоимость товара, реальную стоимость, коррупционные издержки и т.д. Думаю, это будет даже удобно. Или по крайней мере честно.
Простая формальность смотреть онлайн