Во многих дискуссиях и обсуждениях, которые идут в России (как и сейчас в обращенном ко мне вопросе), звучит слово «выборы». Приходится констатировать: к сожалению, не только среди российских обывателей, и даже тех, кто освещает и разъясняет публичную сферу в СМИ, нет должного осознания, что на сегодняшний день в России никаких выборов как некоего устоявшегося института не существует вовсе.
Насыщенно, а порой даже и агрессивно освещается предвыборная виртуальная реальность и тем самым еще больше сгущается мифологизм массового сознания.

Обос
овываются и оспариваются разные точки зрения на то, как именно поступить на избирательном участке в день голосования. Чтобы занять «гражданскую позицию». Есть разные стратегии и идеи на сей счет: «Нах-Нах» Немцова и Быкова, «только не за «ЕР» Навального, «протестное письменное заявление» Каспарова, наконец, «только за нас — значит, за счастье для всех» — «партии власти». Ежедневно несколько разных ток-шоу на эти актуальные темы по всем каналам, новостные программы с участием первых лиц государства, высших иерархов РПЦ, известных писателей, «звезд» эстрады, политиков и политологов. Кипят страсти, бушуют эмоции. Имел место даже мордобой в дискуссии двух «олигархов» в прямом эфире. «Межпартийные диалоги», «суды истории», «откровенные понедельники». Притом что ни выборов, ни выбора для россиян уже нет. Зато в этой виртуальной реальности для них в одном ряду пребывают и «выборы», и «Пояс Пресвятой Богородицы», и «политические партии», и… Путин прямо со дна моря с кувшинами в обеих руках. А в целом хмурые первые дни декабря стали ярким подтверждением хрестоматийного изречения А.Ф. Лосева: «Для мифического субъекта это есть подлинная жизнь, со всеми ее надеждами и страхами, ожиданиями и отчаянием, со всей ее реальной повседневностью и чисто личной заинтересованностью».

Но и сами «выборы» — только какая-то часть (хотя, конечно, в идеале весьма важная) всего политического пространства, которое в целом оказалось на сегодня уже «зачищенным» от россиян. Они и здесь оказались ненужными, лишними в качестве социального субъекта, в качестве суверенной личности и свободного человека. И здесь они стали всего лишь современниками, а «в лучшем случае» — пассивными наблюдателями или бездумными соучастниками ликвидации таких институтов, как разделение властей, суды, прокуратура, независимые СМИ, неправительственные организации, самостоятельные политические партии. Институтов к тому же всего лишь декларированных и едва-едва проклюнувшихся двадцать лет тому назад.

Все подобные констатации могли бы кому-то показаться придуманными, невероятным зазеркальем, но у них, у наших политических и социальных реальностей, увы, есть вполне земное и очень даже материальное основание. Твердый экономический, финансовый и теперь уже — квазиюридический фундамент. Твердый, и вместе с тем весьма хрупкий и нежизненный — и на нем тем не менее каким-то чудом держится пока весь российский социум.

Хрупкость и нежизненность такого основания в том, что за время ельцинско-путинского самовластия подавляющее большинство нашего населения фактически было насильственно (хотя бы и только экономическими, финансовыми, административными мерами) отрешено от доступа к ресурсам и основным видам деятельности, приносящим доход. Наши ресурсы — земля, реки, озера, леса. Недра: нефть, газ. Другие полезные ископаемые, особенно драгоценные металлы; дары морей и рек: рыба, икра, рыбопродукты… А доступ к ресурсам — это институты и организации, убеждения и основные ценности, а также деятельность, которые обеспечивают доступ к ресурсам и доходам. Это и представления о свободе, о власти и собственности, о праве и справедливости. Это и торговля, и различные производства, управление государством, медицина, образование, и то, что политологи называют правосудием, правоохранительной деятельностью, а также «силовые структуры».

После ваучерной приватизации, залоговых аукционов и последующих рейдерских захватов и переделов «под крышей» и при участии «силовых структур» фактически все главные ресурсы России, включая землю и ее недра, а также основные виды деятельности стали недоступными на основе открытости и конкуренции для большинства населения страны. Логическим, или естественным, продолжением такого отрешения стало выхолащивание, по-существу, «обнуление», имитация всей политической жизни, поскольку все пространство, предназначенное для этой жизни, заняли политические муляжи как способы и средства подобного отрешения. А все социальные структуры общества стали искусственными сооружениями. Произошла реструктуризация общества сверху донизу на основе преступлений, корпоративности, клановости и коррупции. Это и есть материковая сущность нашего общественного устройства Подходящего научного названия нашему химероиду пока не придумали.

В обыденной жизни, на бытовом языке то, что получилось, называют иногда — «капитализм для своих». То есть доступ к ресурсам, недоступный для всех, но доступный на льготных условиях исключительно для ныне властвующих «элит». Для оказавшихся у власти в данный момент. На самом деле, если иметь в виду не формальные политэкономические или политологические определения, а реальное жизнеустройство, экономический и хозяйственный уклад, а также структуру общества как она есть — никакого капитализма в России как раз и нет. Капитализм все-таки предполагает постоянное инвестирование доходов в производство, чтобы получать прибыль, для расширения и модернизации того же производства. Тут же прямое паразитическое опустошение земли и износ основных, еще советских, фондов для личного обогащения и подминание под себя государственной бюрократией и назначенными ею же «бизнесменами» тех видов деятельности, которые приносят доход. И все это не в Россию и не россиянам, а в офшоры. Для получения ренты теперь уже оттуда, из-за границы, ренты, произведенной здесь, на российских материальных и людских ресурсах.

Оборотной стороной этой отрешенности населения от ресурсов стало то, что власти Российской Федерации, свершив это деяние, сами расположились относительно населения за границами правового поля. Власть по отношению к населению тотально за пределами права.
Правда, здесь важно иметь в виду, что власть в России — так было всегда, так есть и теперь — это совсем не только правительство и даже не столько оно само по себе. Это не только Дума, суды, президент с его администрацией, правительство с его министерствами и все эти государственные структуры вместе взятые. Российская власть — это еще и все те отдельные личности, организации, корпорации, объединения, всевозможные политические и аналитические институты и т.д. и т.п., которые на льготных (открытых и закрытых) условиях имеют доступ к ресурсам. Или обеспечивают такой доступ на основе правил по модели: «принципал — агент». Где принципал владелец, обладатель ресурсами, рентодатель и пользователь, а агент — рентополучатель, распорядитель и пользователь. По жизни эта власть много сложнее и разнообразнее любого типа и идеальной модели. Но все это властное российское разнообразие громоздится на едином матричном основании: а) доступ к ресурсам на основе персонализированных, личностных отношений; б) сами эти отношения не формализованы, не правовые, а по понятиям, произвольные.

У всех, а лучше сказать, у многих, на слуху такие следствия этого явления с названием «Власть за границами правового поля», как две чеченские войны, одна грузинская, «Курск», Беслан, «дело ЮКОСа», Ходорковского, Лебедева, кооператив «Озеро», Байкалфинансгрупп, «Гунвор», Сибнефть, убийства Магнитского, Маркелова, Литвиненко, Политковской, Яндарбиева — всех не назовешь. Суды в Лондоне «Березовский-Абрамович», в Швейцарии «Дерипаска-Потанин», таджикские мигранты — здесь тоже всего не перечислишь. Это всего лишь трагические знаки нашей постсоветскости. Они — как «версты полосаты» на темной, зимней заснеженной дороге в наше сегодня. А означаемое этими знаками — это и есть химероид, криминальная власть, вобравшая в себя миллионы и миллионы россиян на основе бесправия и коррупции. Криминальная власть криминализированного социума.

Как это бывает во времена наиболее крутых переломов, с развалом Советского Союза произошла третья (одна в начале ХVII, другая в начале ХХ века) архаизация социокультурных оснований России. До уровня, на котором утрачиваются различения добра и зла и наступает буйство животных инстинктов. По существу, по самым глубинным и наиболее важным основаниям мы как людское сообщество в очередной раз как бы обрушились в самые начала русской государственности, то есть в XV век. Сегодня обнажились и актуализировались две наиболее устойчивые скальные породы такой государственности, матричные и не преодоленные до сих пор основы нашего общественного устройства: дофеодальная, еще сырьевая рента и персонифицированные, личные отношения относительно доступа к ней. Или, иначе говоря, отношения к ресурсам и владению ими «по понятиям», а не по праву.

Какие могут быть выборы на таких матричных основаниях нашего жизнеустройства?

Выборы становятся средством демократии и открытого общества лишь тогда, когда обеспечивают свободную деятельность, политическую конкуренцию партий и неправительственных организаций и на этом основании — открытый доступ к ресурсам жизнеобеспечения для большинства.

Сегодня вектор российской политической и социальной динамики — прямо противоположный. В результате двадцатилетней осознанной, целеустремленной и настойчивой работы ельцинско-путинской власти произошла не просто невиданная в мировой истории поляризация российского общества. Осуществляется столь же целенаправленное и обдуманное политическое оформление и полицейское обеспечение и достигнутого социального раскола, и несменяемости власти. Ельцинская Конституция 1993 года уже стала прочной гарантией самовластия и господства конституционных принципов обеспечения несменяемости именно такой власти. Но даже если хотя бы гипотетически допустить возможность такой смены, к чему пока что робко и малоэффективно стремится оппозиция, по действующей Конституции и она, подобная смена, остается в рамках все той же самовластной Системы. Мало того, за все эти годы приняты десятки законов: о политических партиях, о референдумах, о митингах и манифестациях, об отмене выборов губернаторов, о пороге явки на выборы, об экстремизме и терроризме, о неправительственных организациях, об образовании, об избирательной системе и т.д. и т.п. В результате население России теперь уже на вполне «законных» основаниях ограничивается, а то и вовсе отрешается от свободного занятия экономической, политической, образовательной, религиозной деятельностью.

Каждый день по несколько раз Путин с Медведевым наперебой объявляют о предстоящих повышениях зарплат, денежных довольствий, пенсий бюджетникам, служащим, пенсионерам. При этом денежные довольствия и пенсии госслужащим, военным, работникам спецслужб предусматриваются, в отличие от остальных, увеличить в разы, а то и на порядок. Каким образом и в каких размерах повышается денежное содержание работающих в привилегированных (по доступности к ренте) структурах МЧС, газовых, нефтяных, оборонных, финансовых, охранных корпорациях — вопрос особого рассмотрения. Важно подчеркнуть, что все данные слои повышенного денежного довольствия зачисляются властями предержащими в категорию «средний класс». Власть с гордостью объявляет как главное достижение двадцатилетия: «Мы его создали, он у нас уже есть!» Пока он составляет 20%, но уже в ближайшем будущем составит 30% от всех работающих.

То есть наряду с юридическим оформлением неизбывной бедности и компрадорского богатства уродливость искусственно созданного химероида бетонируется в несменяемую Систему еще и средствами социальной инженерии.

Когда пишешь или говоришь, что по существу в России становление тоталитарного режима стало фактом, первая и вполне естественная реакция — негодующее отрицание. Потому что люди привыкли, глядя на происходящее, не вникать в сущее, а воспринимать его по аналогии с когда-то и где-то существовавшими образцами. Ведь у нас же не убивают, как убивали при Сталине, не сажают, как сажали тогда, у нас даже ГУЛАГа нет. И евреев не уничтожают миллионами, как при Гитлере. То есть тоталитарность понимается исключительно как бессудные массовые убийства, как тотальные репрессии и расправы, как поголовная слежка и удержание всего населения в постоянном страхе, на грани жизни и смерти. Или как нацистская античеловечность на расовой основе.

Исключая тоталитаризм для определения сущности нынешнего российского общественного устройства и способа властвования, политологи подыскивают слова помягче и менее определенные: мягкий авторитаризм, нет, скорее уж жесткий авторитаризм, даже, возможно, полицейский режим — хотя бы и так, лишь бы подальше от аналогий со Сталиным и с Гитлером. Они не усматривают, что античеловечность российского общественного устройства определяется тотальностью отрешения всех россиян от открытого доступа к ресурсам на конкурентной основе, от свободной организации людей во всевозможные объединения, организации, политические партии и т.д. Такой возможности уже не существует тотально. Все поголовно оказываются в строго заданных обстоятельствах, заранее обусловленных, не по их воле и желанию предопределенных.

Осознание общественного российского устройства как тоталитарного помогло бы понять, как и почему все эти двадцать лет происходило не движение по восходящей, а наоборот, все более глубокое обрушение в архаику. И как теперь пытаются законсервировать обнажившуюся архаику. Пытаются забетонировать продукты и результаты многовекового развала и разложения. С одной стороны — последнего разложения, то есть советскости во всех ее проявлениях: на экономическом, политическом, социальном уровнях. С другой стороны — столь же живучей реальностью сегодняшних дней являются и продукты разложения еще царской, досоветской России.

В последнее время многие говорят, что в России точка невозврата уже пройдена, что все идет к взрыву, к революции, к бунту, к перевороту, — я не стану этого опровергать. Что ж, не дай бог, конечно. Но, может, и такое чудо случится. Но у меня большие сомнения, что подобное произойдет в обозримое время. Думаю, что пока природа с ее дарами «на нашей стороне», все так и будет продолжаться — тихое умирание в ходе расколотости, раздробленности России и расщепленности русского духа.