Я так и вижу, как пыхтят без роздыха писатели проникновенных выступлений наших первых лиц — чтобы все выглядело эдак искренне, по-свойски, настоящим диалогом власти и народа. Но неудобные вопросы остаются — и даже щедрые политические обещания Медведева, что он раздал, как чаевые, уходя с его кремлевского банкета, не избавили от них.

К примеру, почему в Российской Федерации, официально светском государстве, чувства верующих оскорблять нельзя, а чувства неверующих атеистов можно и должно? Кто именно велит всем СМИ произносить «глубоко верующий» с похвальным придыханием, а «безбожник» — осудительно? Почему у нас чем скверней дело замышляет кто-то, тем пуще крестится? Где, в какой книге сказано, что это повторяемое высшими чинами рукоблудие служит каким-то очистительным шампунем от всего?

Почему наша официальная идеология проникнута не любовью к будущему, а ненавистью к прошлому? Может ли долго жить страна, где главным чувством стала классовая, расовая, географическая и историческая ненависть — и продувные яйца на чем свет клянут снесшую их курицу?

Почему попытки русских отразить агрессию приезжих — всегда экстремизм, а агрессия с той стороны — никогда не экстремизм? Почему чечен в Москве может нарушать от вольного все что угодно, а русскому в Чечне небезопасно даже показаться?

Где именно записано, что всякий начальник, штатский и армейский, должен обращаться к подчиненному на «ты», а тот к нему на «вы» — и отступление от этой нормы грозит тотчас увольнением?

Рынок и производство кофемолок — у нас несовместимы в принципе? Почему при нашем рынке мы перестали делать все, что делали до рынка: утюги, самолеты, гвозди, трактора, дрели, ложки, вилки? Почему у нас идут вверх одни худшие, патологически не годные к полезному труду? И как быть с этим противным всем законам эволюции отрицательным отбором?

Хотя бы в принципе, теоретически может не быть вором чиновник в путинской России? Иначе говоря, почему такие качества как честность, совестность, принципиальность стали категорически недопустимы на госслужбе — и все там воруют, как последний день живут?

Полиция разгоняет прописанные в Конституции митинги, поскольку они, с ее слов, мешают дорожному движению. Почему мешающие еще больше этому движению чиновничьи кортежи, не указанные вовсе в Конституции, полиция не только не разгоняет, но и всячески оберегает?

При Путине мы стали откровенным сырьевым придатком Запада, он к этому причастен как-то — или вообще никак? Авторитарный Брежнев правил нами аж 18 лет, за что был заклеймен геронтократом, старой обезьяной и так далее. Демократичный Путин хочет сейчас властвовать 24 года кряду — его за это надо клеймить или нет? Вопрос замысловатый. Понятно, почему Говорухин возглавил выборный штаб Путина: все остальные еще хуже. Но почему при Путине сложился такой кадровый провал, что все остальные стали хуже некуда? Почему при нем наша искони щедрая земля перестала родить лучших — и даже на митингах против него сквозит сплошная мразь?

Почему наша демократия последних лет скатилась в такой зад: признаться, что голосуешь за «Единую Россию», стыдно; а что за нее не голосуешь — страшно?

У нас когда-то кончится идущая уже 20 лет реформа — или никогда не кончится? Почему при строительстве или ремонте всякого объекта указывается срок начала и окончания работ, заказчик и подрядчик, а при перестройке целой страны — нет? Сие есть неизвестное для первых лиц — или такое, о чем вслух нельзя сказать?

Путин, при ком издохла почти вся наша созданная еще Сталиным промышленность, здоров пинать в гробу того, кого искренне оплакивала после смерти вся страна. Но когда сам сыграет в ящик, его оплачет хоть одна душа — если уже после пары протестных митингов им же пригретые любимчики пустились наперегонки плевать ему в лицо?

Почему у нас на смену грязным выборам пришла не менее грязная продажа должностей с чуть ли не в коридорах вывешенными прейскурантами? И как избавиться от этой главной грязи, при которой с выборами или без них в стране сквозное воровство и деградация?

Эти вопросы виснут в воздухе — но без ответа на них, кажется, уже не обойтись. Крючья взаимной ненависти раздирают нас; люди без внутренних устоев, убитые сплошным враньем и имитацией вокруг, готовы сдать немилую им страну откровенным разрушителям, орущим: «Вся власть — буржуям!» «Олигархов не судить!» «Свободу Ходорковскому!» «Долой кривую путинскую вертикаль, даешь прямую гавеловскую!» А этот Гавел, кому отдал честь болотный митинг, разбил на части некогда единую Чехословакию — за что и был почтен Штатами, дробящими, согласно их доктрине, все «левые» страны…

Не вскрытый гнойник зреет — и это припирает взявшего на себя роль лидера к прямому, через головы писателей его речей, ответу. Понятно, что давать его не хочется: не царское это дело отвечать, как перед школьной доской, какой-то публике, этим болотным людям. Но как ни крути — придется; как в анекдоте про прижатую чекистом в подворотне дамочку: «Придется дать!» Но не было бы поздно — когда этот гной, уже не слыша никаких ответов, перетечет в гангрену, потом в ампутацию всего. А к этому, похоже, все, как под конец СССР, и клонится. Только тогда у нас еще был огромный материальный и моральный запас, которого нет больше. И потому на сей раз крушение остаточной страны грозит быть куда ужасней и стремительней.