В последнее время много пишут о том, что у нас образовалось две партии — «партия телевизора» и «партия интернета». Отчасти это верно, но только отчасти, потому что, в отличие от «телеманов», «интернетчики» в принципе не могут образовать никакой партии. Партия — это, как известно, часть, сторона целого, а интернет сам по себе есть некое целое, правда, особого рода. Его центр везде и нигде.

Что касается племени бандерлогов, то они, как поведал миру Р.Киплинг, оказываются неустойчивыми, легко поддающимися внешнему влиянию существами. Буквально без царя в голове. Вот как пишет о них автор «Книги джунглей»: «Они все собираются избрать себе вожака, составить собственные законы, придумать собственные обычаи, но никогда не выполняют задуманного, потому что их памяти не хватает до следующего дня». Не правда ли, похоже на некоторых наших современников? Их память коротка, их джунгли — интернет, а поскольку интернет по определению не имеет смысловой (идейной, религиозной) точки отсчета, их принципом становится множественность как таковая, отрицание любого Целого, плюрализм, возведенный в миропонимание. В декабре 2011 года на болотно-пионерских площадях мы видели все их взаимоисключающие флаги — это ли не демонстрация того, что «собственных обычаев» и «вожака» у них нет и не было?

Однако не всё так просто. Относительность, возведенная в абсолют, сама становится абсолютом. Напрасно полагают, что постмодерн несовместим ни с каким единством («большим рассказом», «длинной» идеологией»). У него есть заветное — хотя обычно и не разглашаемое — объединяющее начало: разрушение духовно-ценностной вертикали, достигнутая мировоззренческая и организационная горизонталь. На современном языке это называется СЕТЬЮ.

То, что происходило на болотно-пионерских площадях в конце ушедшего года, есть типичное проявление «цветной революции», построенной на сетевой идеологии постмодерна. Большинство аналитиков согласны, что сетевые структуры существовали всегда, только назывались другими словами. Во все времена во всех странах имели место неправительственные, и в этом смысле неформальные, группы людей, ориентированные на самые различные социокультурные функции и цели. При предельно широком подходе сюда можно отнести открытые и тайные общества вроде мирового масонства, теневые бизнес-структуры, интеллектуальные и творческие союзы («ротари-клуб» и т.п.), информационные порталы (интернет), криминальные группировки (мафия, «воры в законе»), и ещё множество иных человеческих объединений, вплоть до «голубых» и «розовых» интерклубов. Подобного рода негосударственные или противогосударственные союзы на протяжении веков возникали, развивались и умирали, но никогда прежде они не выделялись в отдельный класс социокультурных объектов, для опознания которых в качестве самостоятельной реальности необходим специальный термин-знак.

Дело в том, что на рубеже ХХI века, то есть на глазах ныне живущих поколений, радикально изменились отношения между государством и всем тем, что приходится квалифицировать как не-государство. Повторяю, речь идет о чрезвычайно разнородных социальных вещах — от крайне правых до крайне левых, и от сугубо теоретических до вполне практических (вроде площадных митингов). Однако те и другие в качестве общей социокультурной природы объединяет одна черта: все они отделяют себя от государства и по большей части даже противостоят ему.

Если обратиться к истории, то есть к взаимоотношениям государства и сетей во времени, то придется признать, что отношения эти полны драматизма. В сущности, дело идет о перманентной борьбе сетей против государственного начала. В известном смысле, такова генеральная линия западной цивилизации — во всяком случае, цивилизации европейской. Начиная с эпохи Возрождения, социокультурное пространство Европы определяется давлением людей денег на людей идеи. Последующая за Ренессансом протестантская Реформация оказалась ничем иным, как буржуазно-индивидуалистическим бунтом против сакральной власти — тут одинаково потрудились и Кальвин, и Кромвель. Выразительнейший пример победы сети над традиционной монархией являет собой французская революция ХVIII века, с её просветительско-масонской идеологией и террористической практикой. По сути, это был типичный сетевой заговор, в котором часть (третье сословие) одержало верх над целым — Францией, ещё хранившей память о Жанне д`Арк и Короле-Солнце. Что касается ХIХ столетия, то всё оно прошло под знаком возрастающей агрессии демократических сетей против миропорядка Священного Союза, от коронованного революционного генерала Бонапарта с его буржуазным кодексом, до февральской (масонской) революции 1917 года в России, свергнувшей последнюю великую христианскую корону в мире. Относительно интернационал-коммунизма отметим только, что первый съезд РСДРП в Минске собрал всего 9 делегатов — это ли не пример тайного могущества сети в новейшей истории? Вершиной сетевой политики, на мой взгляд, является разрушение СССР — сверхдержавы середины ХХ века, сокрушившей фашизм, вышедшей в космос, но оказавшейся совершенно беззащитной перед скрытой работой внутренних сетевых сообществ (собственной «закулисы», как сказал бы И. А. Ильин).

Что касается наших дней, то сегодня мы стоим перед фактом расцвета постмодернистских сетевых проектов. В мировоззренческом плане, конечно, дело идет о едином культурно-политическо-экономическом суперпроекте. Несущими конструкциями этого проекта выступают, прежде всего, транснациональные финансово-промышленные группы, обладающие контролем над ресурсами и все более склоняющиеся к экономике спекулятивного, а не производственного типа. Такова, например, финансовая империя Д. Сороса, оперирующая «чистыми» дензнаками — типично постмодернистская практика означающего без означаемых. Мощную поддержку такого рода практикам со стороны концептуальной власти оказывают международные информационные сети вроде глобального телевидения или интернета, проецирующие свои семантические ризомы («кусты», «грибницы», лишенные центральной точки отсчета) на ровные бескачественные смысловые плоскости, где люди и вещи уже не имеют естественного «своего места», а лишь отражаются (играют) друг в друге, благодаря чему и получают единственный шанс к бытию. Чего нет в электронном поле, того не существует — это нынче не шутка, а суть дела. Такова сегодня сетевая интеррелигия и интеркультура («сетература»), в экуменическом культе которых в принципе снимается различие между светлым и темным, добром и злом. Виртуальная реальность электроники — это жесткое дисциплинарное поле производства управляемой людской массы (стай «бандерлогов»), находящееся под стратегическим контролем анонимной сетевой власти. Французский культуролог Ги Дебор назвал это «обществом спектакля», где любая жизненная коллизия, вплоть до геноцида и войны («война в заливе») подается как материал для зрелища. Применительно к постмодернистским культурным сетям возможно выделить даже некий «императив горизонтальности»: символические структуры типа «высшеенизшее» заведомо подаются как скомпрометировавшие себя, как не работающие; обращение к ним расценивается как «дурной вкус».

Наиболее свежим примером подобной сетевой идеологии/политики и являются наши «болотные» митинги. Каждый такой постмодернистский спектакль тщательно режиссируется именно на уровне подачи, снабжаясь соответствующими либеральными лозунгами, музыкально-танцевальной рок-оснасткой и т.п. Более того, даже нелиберальные общественные силы (например, имперцы, коммунисты и часть националистов), включаясь в подобный коллективный перформанс, работают не столько на себя (то есть на свои программные цели), сколько на него. Всякая партийная политика, опирающаяся на твердо сформулированные основания, становясь элементом карнавала, сама становится карнавальной. Ксюша Собчак, требующая себе свободы, или изображающий презерватив «музыкальный критик» мгновенно дискредитируют любой обоснованный (или вздорный) протест, подверстывая его под свою игровую, а на самом деле демоническую энергетику. Партийные структуры — это наследие европейского модерна — кажутся в постмодернистском сетевом контексте чем-то безнадежно устаревшим. В этом и состоит стратегия «болотных» вождей — средствами политического спектакля разрушить любую духовно-ценностную вертикаль, традиционно лежащую в фундаменте государственности, особенно государственности русской. Их задача сильно облегчается тем, что немалая часть выходящей на «болотные» митинги молодежи в культурном плане почти не русские. Они не знают ни русской веры, ни русской истории, ни русской литературы, ни русского кино, ни русских песен. Их «духовная» пища с детства — «Битлз» и Голливуд.

Задумываясь о будущем описанного политического и культурного спектакля, можно предположить следующее. Уже в ближайшие десятилетия весьма вероятна перспектива жесткого «сетевого тоталитаризма», то есть нового мирового порядка, построенного именно на всеобщей относительности горизонтальных «пустых мест» бездуховного жизненного пространства. Старомодное различение ценностного верха/низа может быть окончательно блокировано спекулятивными политико-семиотическими играми, ненавязчиво встраивающими человека в манипулятивную социально-компьютерную систему. Как заметил ещё в 60-х годах ХХ века знаменитый «битл» Д. Леннон, «мы сегодня гораздо популярнее Иисуса»…

Единственная надежда на ограничение власти «сетевых волшебников» — опора на православную традицию и исторический опыт русского народа, Надежда на то, что он не даст втянуть себя в политические игры нигилистического меньшинства, не даст превратить себя в массовку «бандерлогов». В православно-русской цивилизации не произошло обмирщения (секуляризации) её базовых ценностей, вследствие чего она — в отличие от евро-атлантической — не поддается осмыслению в пределах какого-либо одномерного (пусть даже и виртуально-мозаичного) пространства-времени. Духовное ядро русской цивилизации развернуто в двух взаимопересекающихся метафизических плоскостях — христианской и антихристианской, драматические отношения между которыми на уровне миропонимания, политики и технологии составляют сквозное действие русской истории в её прошлом и ближнем будущем. Применительно к теме наших размышлений, это означает, что Россия пока ещё сохранила свою государственность, не уронив её окончательно в сети. Это-то и мешает её внешним и внутренним противникам.

Конечно, наиболее соответствующей русской традиции политически-государственной формой является православная монархия. Вот что писал в свое время великий русский провидец К.Н. Леонтьев: «Для задержания народов на пути антихристианского прогресса, для удаления срока пришествия антихриста (т. е. того могущественного человека, который возьмет в свои руки все противохристианское движение) необходима сильная царская власть. Для того же, чтобы эта царская власть была долго сильна, не только не нужно, чтобы она опиралась прямо и непосредственно на простонародные толпы, своекорыстные, страстные, глупые, подвижные, легко развратимые; но — напротив того — необходимо, чтобы между этими толпами и Престолом Царским возвышались прочные сословные ступени; необходимы боковые опоры для здания долговечного монархизма. Вот прямая и откровенная постановка государственного дела, без всяких лжегуманных жеманств».

Боковые опоры — это, выражаясь нынешним политологическим языком, правящие (хотя бы частично) элиты, способные осуществлять взаимосвязь между верховной властью и народом для их взаимной поддержки. Условно говоря, это те самые «преображенцы» и даже «опричники», в которых всегда нуждается Россия. В.В.Путин, разумеется, не православный царь (хотя он много сделал для Православия), его политика двойственна (недаром православные патриоты убраны из кандидатов в президенты как конкуренты), однако в современных условиях только это действующее лицо нашей государственной сцены способно принимать волевые решения и обладает достаточными ресурсами для их осуществления. Более того — несмотря на все свои недостатки, и даже, может быть, вопреки исходным мондиалистским установкам, путинская власть исполняет сегодня роль «местоблюстителя престола», знака его, памяти о нем. Если «бандерлогам» (вернее, тем, кто выводит их на массовки) удастся свергнуть её, исчезнут последние остатки русской государственности. Поэтому закончу советом избирателям: на грядущих президентских выборах (если до них дойдет) следует голосовать за Путина, а системную оппозицию в лице КПРФ, ЛДПР и «эсеров» призвать не раскачивать лодку, а по мере сил побудить Путина пойти на действительно популярные шаги, прежде всего по части ограничения власти олигархата и коррупции. Дмитрий Рогозин в роли вице-премьера — это хорошо. И отставка Суркова — неплохо. И мощная противоздушная система «Тор» на западной границе Белоруссии — совсем отлично. Так и надо. Иначе мы скоро — всего через несколько месяцев — получим не Россию, а пошлейший мюзикл в стиле «Дома-2» под управлением вашингтонского главрежа.

Как бы то ни было, от «бандерложьих игр» есть одна несомненная польза. Вольно или невольно они подвигают власть к действию — надеюсь, в лучшую сторону. Сегодня существующее в России правление — это авторитаризм, замаскированный под западную демократию. Но так не может продолжаться долго. Путинская власть должна стать властью народа — нелиберальной демократией, противостоящей виртуальной власти «оффшорных аристократов» и их менеджеров в пределах Садового кольца. Если такой переход состоится, то в дальнейшем можно будет подумать и о монархии. Конечно, если это будет угодно Богу.