Известный актер и священник об акциях оппозиции и о будущем нашей страны

Больше года назад я временно перестал служить в церкви ради работы в кино. Когда я вернусь обратно — не знаю. Сделаю так, как Господь направит.

Здесь очень много очень факторов. Один фактор детский, семейственный. Другой, не менее важный — политика, общественная деятельность. Что происходит на улице, требует какого-то участия и от нас, и от священников. Так получилось, что и я в этом месиве оказался. Я чувствую определенную ответственность за молодых людей, которые выходят на митинги. Я боюсь, что они по своей неуверенности внутренней могут нарваться на дубинки, на пули, при том, что мысль еще не сформулирована.

При этом я искренне восхищаюсь их гражданской ответственностью, но они не сталкивались еще с периодами, когда отключают горячую воду и электричество. Я за перемены и считаю, что так не должно продолжаться, мы катимся в пропасть. Сколько времени потребуется на это падение непонятно, но по факту это так. Это уже не хорошо. Есть все возможности для того, чтобы исправить ситуацию не изуверскими, а эволюционными методами. Поддерживая эти изменения, тем не менее, я с высоты опыта чувствую ответственность за людей. Я до Болотной площади 4 дня провел в социальных сетях, уговаривая молодежь не ходить туда, потому что там замкнутое пространство, вдруг давка, мосты, не рассчитанные на резонансные эффекты, река, зима, щиты. Толпа надавила, щитом надавили, палка ударила, камень полетел и половина народа в реке. Не все оттуда смогут выйти. Но сам я пошел, я съездил после съемок, а это уже было номинальное участие, чтобы люди понимали, что речь не идет о том, что я дистанцируюсь. Речь идет о том, что я понимаю, что происходит.

Впрочем, на митинг на Сахарова я не пошел. Не увидел смысла. Уже не надо было так фиксировать себя, да и нет людей, представляющих мои интересы на трибуне, как собственно и всех остальных десятков тысяч.

Тем не менее я не думаю, что все это бесполезно. Это очень хороший знак. Он не должен дать возможность прорасти никакой «оранжевой» революции, потому что для нас это будет катастрофа, и люди, наконец, познают, что такое быть без электричества, что такое на самом деле быт. Но, тем не менее, это показатель, что общество меняется, что людям не все равно. Другое дело, что сейчас нет лидеров, людей, действительно способных декларировать волю народа власти, потому что власть очень дистанцировалась от народа и перестала совсем его уважать. Народ это почувствовал, он очень долго терпел, но такое наплевательское отношение… Народ принял бы результаты голосования, все было бы нормально, народ знал и знает, что его обманывают, но ему не понравилось, что уже даже не делают попытки прикрыть этот обман. Народ оскорбился. Это же чувство такое, цельное, чтобы его преодолеть, очень много потребуется сделать нашим властям.

Я пытаюсь быть реалистом, даже то, что Путин победит, мне сейчас не очевидно. Это было ясно до Болотной площади, предположим, а сейчас это не так очевидно. Никто не ожидал, что 24 декабря выйдет еще больше народа. Вроде все бесполезно, лидеров нет, никто не представляет их интересы, те, кто выступают с трибун больше ратуют за свои интересы, и хотят использовать их голоса также, как использовали на участках, фальсифицируя бюллетени, а их опять обманывают, но тем не менее они пошли. Эта активность, в конце концов, даст свои результаты. Господь милостив. И появятся люди действительно честные, ответственные как коммунисты Урбанского, как Верещагин из «Белого солнца пустыни», которому за державу обидно, которые не будут отстаивать свои мелкие интересы, а будут отстаивать интересы народа. Это, кстати сказать, эффективнее с точки зрения прагматики, поэтому, когда ты встречаешь Деда Мороза, проси счастья для всех, потому что твое туда тоже прилагается. У каждого свое представление о счастье, а ты свое — на волю Божью отдаешь. Богу лучше известно, что тебе нужно для счастья.

Я думаю, что рано или поздно мы сможем найти такого человека. Я очень рассчитываю на это. Я думаю, что такие люди есть, просто обычно они внутренне смиренны, подвиг граничит со смирением. Мало чем отличаются воин, идущий на смерть, и монах, идущий на схиму. Вроде бы парадокс, шумная история с одной стороны, и молитвенно тихая, безмолвная, с другой, а по насыщению внутреннему одно и то же. Люди, которые могли бы представлять интересы народа, не допускают мысли, что они этого достойны. И это хорошо. В конце концов, если что-то произойдет, они выйдут сами, это будет необходимость житейская, а если Господь сподобит и не будет никакого кровопролития, беготни с железками, то они осознают, что если не я, то кто же. Мы должны воспитать этих людей. Мы должны воспитать свое общество. Я вот монархист по убеждению, но я считаю, что мы должны сначала построить общество, достойное монарха, воспитать этого монарха, я не знаю, как это будет выглядеть и сколько тысячелетий на это потребуется, но сама цель все компенсирует. Мы можем сгруппироваться вокруг единой цели. Единая общая мечта — мы называем это так. Это никак не отделяет нас от общества, но делает нас устойчивыми по отношению к стрессу, исходящему от общества. Можно ли назвать это общество обществом? Нет. Есть отдельно власть, есть отдельно массы, а общество гражданское формируется сейчас. Нельзя вестись на провокации и нельзя все это дело высмеивать, потому что это все-таки инициатива людей.