В ночь на 25 декабря мне приснился страшный сон, который я сейчас попробую описать.

Увидел я стотысячную толпу взбешенных людей, собравшихся в центре Москвы. Выкрикивая антиправительственные лозунги и призывы к Свободе и Демократии, они двинулась в сторону Кремля. Московская полиция не оказывала им сопротивления. Кремлевский полк сложил оружие и разошелся по домам. Толпа восставших ворвалась в Кремль.

Временно исполняющим обязанности Президента России был объявлен БОРИС АКУНИН, который сразу издал четыре указа:

УКАЗ номер 1: о назначении премьер-министром России ФАНДОРИНА Эраста Петровича.

УКАЗ номер 2: о передаче Японии Курильских островов и Южного Сахалина.

УКАЗ номер 3: об отказе от признания независимости Южной Осетии и Абхазии.

УКАЗ номер 4: о закрытии Мариинского театра оперы и балета в г. Санкт-Петербурге и о лишении российского гражданства ГЕРГИЕВА Валерия Абисаловича.

Пресс-секретарь Президента России (а по совместительству — Предстоятельница Церкви Пензенских Затворников) иеросхимонахиня ПЕЛАГИЯ ЛИСИЦЫНА так прокомментировала последние два Указа и. о. Президента:

«В августе 2008 года Борис Акунин был единственным из известных деятелей русской культуры, который резко осудил агрессию российской военщины против суверенной Грузии, усмотрев в этой агрессии явное стремление российских властей реализовать свои имперские амбиции, что поставило Россию на грань полной международной изоляции[1]. В то время как бывший гражданин РФ Валерий Гергиев был одним из ярых подстрекателей к этой агрессии и по ее успешному завершению даже выступил со своим оркестром на главной площади Цхинвала, оккупированного российскими войсками[2]».

Эту пламенную речь госпожа Пелагия Лисицына произносила на Соборной площади Кремля у входа в гигантскую землянку, спешно вырытую здесь же последователями Церкви Пензенских Затворников. Сама Пелагия была одета в белый плащ с кровавым подбоем, а у ее ног мыкался здоровенный черный кот, курящий гаванскую сигару. Всмотревшись в лицо Пелагии, я заметил, что она очень похожа на известную певицу Ксению Собчак, прославившуюся своим исполнением всенародно любимой песни о том, как «ехали педики на велосипедике мимо голубого ручейка».

Затем моему взору представилась гигантская воронка дантовского Ада. Там, на одном из нижних кругов, в глубокой канаве, доверху наполненной человеческой кровью, бултыхался Михаил Саакашвили и, пожевывая свой кроваво-красный галстук, поздравлял Бориса Акунина с победой Демократии и заявлял о восстановлении дипломатических отношений между Россией и Грузией и о восстановлении грузинского суверенитета над Абхазией и Южной Осетией.

Дальше начался полный кошмар: я увидел грузинские танки, которые под прикрытием авиации НАТО движутся по Театральной площади Петербурга и в упор расстреливают здание Мариинского театра…

Я проснулся в холодном поту и, чтоб немного успокоиться, взял первый попавшийся томик моего любимого Достоевского и открыл его на первой попавшейся странице.

Это был «Дневник писателя» за 1877 год. Достоевский приветствует объявление войны Турции, а точнее — Османской империи: чтоб никого не обидеть, надо заметить, что османская Турция примерно так же отличается от современной Турции, как фашистская Германия — от современной Германии, с той лишь разницей, что немцы вот уже более полувека неустанно каются в преступлениях фашистов, а турки никак не хотят покаяться в преступлениях османов, будь то геноцид армян в начале ХХ века или геноцид балканских славян в XIX веке, в защиту которых неоднократно вставала Россия, а вся Европа тут же обвиняла Россию в «имперских амбициях».

И вот это всегда больше всего возмущало Достоевского. Почему европейские политики (а вслед за ними и наши либералы-западники) видят «имперские амбиции» там, где есть простое сострадание к унижаемым, избиваемым, истребляемым людям?!! Неужели мы должны спокойно наблюдать, как у нас на глазах убивают женщин и детей, и мы не можем защитить их из опасения быть обвиненными в «имперских амбициях»!!! Эти слова Достоевского почти дословно повторил Владимир Путин в августе 2008 года, поинтересовавшись у одного западного журналиста: почему же Россия не имеет права защищать жизни своих граждан? А если мы защищаем свои жизни, то у нас отберут колбасу? У нас выбор какой — между колбасой и жизнью?[3]

И, правда: почему мы не имеем права себя защищать? Почему Запад воспринимает в штыки любые действия русского правительства, направленные на усиление России? Ведь совершенно ясно, что истинной причиной всех этих многотысячных митингов в Москве явились не какие-то мифические «фальсификации» на выборах (до которых на самом деле Западу нет никакого дела), а реальное увеличение военного бюджета России (против чего выступил главный «западник» путинского правительства — Кудрин, за что и был отправлен в отставку, после чего не побоялся «засветиться» на последнем антипутинском митинге). Это стало таким же законом природы, как и законы Ньютона: как только власти России начинают делать хоть что-то для усиления нашей страны и реальной защиты людей, так сразу наши либералы-западники поднимают возмущенный крик и выводят на улицы Москвы тысячи протестующих. Причем совершенно не важно, кто именно стоит у власти и как он относится к демократии. Вспомним лихие 90-е. Когда Ельцин в октябре 93-го разогнал Парламент и установил диктатуру, либералы-западники во главе с Гайдаром и Явлинским горячо поддержали его и объявили о «победе демократии». Но когда тот же Ельцин в декабре 94-го предпринял попытку — очень неуклюжую, топорную, непрофессиональную, но всё же попытку — хоть как то обуздать бандитов, захвативших власть на части территории Юга России и истреблявших тамошнее русское население, — как только Ельцин начал это делать, те же Гайдар с Явлинским (и с Зюгановым, кстати!) тут же закричали, что Ельцин — диктатор, развязавший войну против собственного народа.

Так почему же вся западная цивилизация в целом и русские западники в частности настолько боятся усиления России? Откуда такой страх перед сильной Россией? И это при том, что, как говорил тот же Достоевский, Россия всю свою историю только и делала, что служила Европе: начиная с XIII века, когда она приняла на себя весь удар монголо-татарского нашествия и тем самым спасла всю остальную Европу, и заканчивая XIX веком, когда она кормила всю Европу своим дешевым хлебом (а про освобождение Европы от фашизма в ХХ веке, я думаю, нет необходимости напоминать лишний раз: это должны помнить все европейцы — кроме клинических больных, страдающих полной потерей памяти). Почему же так происходит? Откуда такой патологический страх перед Россией в Европе?

Если мы будем «зреть в корень», как говорил мудрый Козьма Прутков, то мы можем узреть там коренное отличие Запада от России в понимании христианства, в понимании того, как христианское учение можно воплотить в жизнь.

И здесь есть две главных ереси, две противоположных крайности: «гностическая» и «социалистическая». Первая утверждает, что учение Христа вообще предназначено НЕ для нашего земного мира, который есть творение дьявола. А вторая утверждает, что учение Христа — ТОЛЬКО для нашего мира, и Христос был первым в мире социалистом (как говорил Белинский). Это две крайности, которые «обе хуже». Православие — ровно посередине между этими двумя крайностями. Именно ровно-ровно посередине!! А вот западное христианство (и католицизм, и протестантизм) явно ближе ко второй крайности, к «социалистической»!! Подобно Евангельской сестре Марфе, Запад всю свою историю суетился и хлопотал вокруг Христа, заботясь прежде всего о внешнем обустройстве дома и о приготовлении земной пищи, а Россия, подобно сестре Марии, не отвлекалась ни на что постороннее, а только слушала речь Христа[4].

И подобно Марфе, Запад всё время упрекал свою сестру-Россию в недостаточном внимании ко всему земному — к экономике, к демократии, к правам человека… А Россия всегда отвечала на это словами Христа: ищите прежде Царства Божия и Правды его, а всё остальное приложится вам, или, как говорил Достоевский, «ведь главное — люби других как себя, и тогда тот час найдем, как обустроиться». Но Запад не слушал эти слова своей сестры и продолжал свои упорные попытки построить Царство Божие на земле путем улучшения внешних условий жизни. Временами он разочаровывался в этих попытках и кидался в противоположную крайность, и тогда на его теле вырастали, как грибы после дождя, «гностические» секты типа наших «пензенских затворников», только гораздо страшнее[5].

А иногда Запад, подобно брату Каину, начинал пылать самой черной завистью к своему русскому брату. Ибо Каин видел, что молитвы Авеля и его дары приятнее Богу. Так и наши западные братья видели те богатые дары, которые приносила Богу русская культура, и поражались, как это у таких дикарей может появиться такая литература и музыка!! И тогда мысли о Каиновом братоубийстве прокрадывались в их души. Но всякий раз в подобных случаях их самые лучшие люди становились на защиту их русского брата. Вспомним Диккенса, резко осудившего свою родную Англию за развязанную ей Крымскую войну. За это соотечественники Диккенса объявили его чуть ли не предателем Родины и Королевы. Но он не испугался таких обвинений и в своей «Малютке Доррит» — самом трогательном своем романе — изобразил инженера Дойса, который заработал деньги в России, внедрив там свое изобретение (а в Англии ему мешало это сделать всемогущее «министерство говорильни»), и благодаря этим русским деньгам спас двух главных героев от вечной долговой тюрьмы…

И дай-то Бог, чтобы и сегодня среди наших западных братьев нашлись люди, подобные Диккенсу, которые смогли бы остановить Каиновы замыслы о братоубийстве.