«Жемчужный прапорщик» Вадим Бойко, обвиняемый в «силовом» разгоне митинга у Гостиного Двора в Петербурге, дал эксклюзивное интервью Neva24. Он рассказал об угрозах, которыми замучили его мать телефонные хулиганы, о том, как его обзывают в метро и в банках. Жизнь прапорщика Бойко сильно усложнилась, но он по-прежнему верит в Бога и не считает себя виновным.

Прошлым летом, при разгоне несанкционированного митинга у Гостиного Двора активистов Стратегии-31 десятки журналистских камер зафиксировали, как тогда еще неизвестный сотрудник милиции, выкрикнул «хорьки, кому, б…, еще?», на что один из оппозиционеров назвал его «фашистом». Разозлившись, страж порядка «остановил» за волосы буйного митингующего, после чего отвел в спецавтобус. Уже через пару дней с легкой руки интернет-блоггеров «неизвестного милиционера» окрестили «Жемчужным прапорщиком» за белый браслет, намотанный на его руку. История самого известного милиционера в стране не оставила равнодушным никого. В скором времени его судьбу решит Куйбышевский районный суд Петербурга. О том, как кастовый военный, потомственный десантник, получивший больше десятка наград, стал объектом всеобщей ненависти, Neva24 узнала у самого Вадима Бойко.

Вадим, вы вину свою чувствуете?

За то, что выполнял приказ? Я подошел, задержал его по статье 12 уже бывшего закона «О милиции», которая гласит: «доставить с наименьшим ущербом» – все законно. По радиостанции озвучили «задержание», и мы пошли. А самое неприятное, что у этого человека – Дмитрия Семенова – далеко не один привод в милицию. Да и в прессе писали, что он завсегдатай этих несанкционированных митингов! Мне кажется, что я сам его не раз видел. А в этот раз его задержали, оформили по всем документам, осудили, и он даже штраф заплатил. И этот человек подает на меня в суд! Там, на самом деле, куча людей на камеры снимала, и все видели, а в суде представлена запись только с одной точки. Там только маленькая часть видна, а остальное придумано. Знакомые юристы и следователи говорят: «Мы не понимаем, что происходит. Ты ни в чем не виноват, доказательств нет, уголовное дело возбуждено незаконно», но оно тем временем идет.

Вы испугались, когда прочитали про себя в Интернете?

Конечно, было неприятно, во-первых, потому, что часть фактов сильно исказили. Но потом, когда мое начальство провело служебную проверку, и мои действия признали правомерными, я успокоился. Подумал: «Мои друзья и сослуживцы на моей стороне – и это главное». Меня вызывали в прокуратуру, проводили опознание, что было большой неожиданностью, а вышел я от следователей уже «прославленным», потому что «потерпевший» уже поговорил с журналистами, несмотря на запрет прокуратуры.

И какие ощущения были в тот момент?

В тот момент меня как будто к стулу прижало со страшной силой. Я был в шоке. Просто не понимал, что происходит. Мне начали звонить все знакомые и спрашивать: «Это ты?», «Это про тебя?». Я был потерян, но не испугался – просто нельзя было, это было бы не по-мужски.

Равнодушных к произошедшему не было. Кто поддержал вас, а кто, наоборот, отвернулся?

Поддерживали все знакомые, все командование, коллеги. Звонили, писали смс-ки «Все будет хорошо», «Мы с тобой», «Держись!». Ребята-сослуживцы мне деньги на адвоката собирали! Даже парни из Чечни, которые в командировке были, переводами оттуда деньги слали. Они мне писали такие сообщения: «Брат, прости, что мы здесь и ничего не можем сделать. Были бы мы в городе, помогли бы». Я не могу сейчас отчаяться, ведь за мной не полицейские, за мной Менты все стоят!

Через две недели после возбуждения уголовного дела на вас напали на улице, как это было?

Я практически ничего не помню, потому что подошли они сзади. Ударили чем-то по голове со словами: «На тебе, жемчужный прапорщик!». Голову, конечно, проломили. Хорошо, что я был рядом с кафе моих друзей. Я не помню, как до них дошел, помню только, как они меня откачивали, в больницу везли и милицию вызывали.

После этого избили вашего адвоката, и он отказался вас защищать. Вы и тогда не испугались?

Нет. После этого «испугалось» мое здоровье. Сердце. Хотя, может быть, и не после этого. У меня все-таки два пулевых ранения и контузия после войны осталась. Когда моего первого адвоката избили, у меня на работе сердце прихватило. Я даже не понял, в чем дело, вроде, сердце всегда рабочее было. Помню, что в глазах потемнело, и отдышаться никак не мог. А потом меня спрашивают: «Есть таблетки?», а я отвечаю: «Какие таблетки? Я здоров!». Думал, что отлежусь, не хотел в госпиталь ложиться.

Есть мнение, что вы специально в больницу легли, чтобы процесс затянуть.

То, что я в больнице лежал, даже не будет по закону смягчающим обстоятельством, просто я не могу выступать на суде. Чтобы меня не обвиняли в затягивании процесса, я, как только чуть-чуть полегчало, пошел в суд. Но меня не пустили. Вызвали скорую. Врачи зафиксировали, что у меня все показатели в норме, но суд принял решение меня не допускать, поскольку я из госпиталя не выписан. По ходатайству стороны потерпевшего. Я процесс не затягиваю. Не понимаю, зачем это все происходит.

А вы верите в Бога? Четки – это же религиозный предмет. Или для вас это просто что-то вроде браслета?

Конечно, верю, но в церкви бываю редко, и не могу точно сказать, какого я вероисповедания. У меня есть четки разных религий. Их у меня вообще больше 40. Мне и привозят, и по работе получается. Увидишь у кого-то и говоришь: «Дружище, продай, а?» или «Поменяй». У меня есть парные, чтобы можно было меняться. А те, которые были на мне в тот злополучный день, – тоже в двойном экземпляре. Те, которые были на руке, они привезены из Чечни. Их мне подарил чеченский милиционер. А вторая пара, она тоже оттуда, из Чечни, я их выменял. Они – и те и другие – пластиковые.

Полгода уже прошло. Вы как-то за это время переоценили произошедшее? Если бы можно было что-то поменять, то как бы вы поступили?

Свои действия я оценил нормально. Я ему не нанес никаких физических травм. Просто доставил нарушителя закона в отделение милиции. Это было мое задание. И я его выполнил. Вы когда-нибудь были в толпе? Не просто в толпе в метро в час пик, а среди разъяренной толпы, которая вся против вас? Когда находишься в толпе, она давит на твое сознание. Когда эта толпа будет давить вас, будет стоять около вашего дома и ждать вас или ваших близких, тогда вы вспомните «жемчужного прапорщика». Может быть, я в тот момент сорвался. Не выдержал психологически. Когда в толпе в тебя летит какая-то дрянь – и это ладно, если бутылки – и ты стоишь и смотришь по сторонам, чтобы тебе башку не пробили и рядом находящемуся сотруднику башку не пробили, со всех сторон тебя толкают, хватают: поэтому я не могу однозначно ответить на этот вопрос. Там уже все идет на моторике. Не могу объяснить, почему я именно к Семенову подошел, ведь «фашисты», «город будет наш» кричали все. Не знаю, но я его видел, и не один раз. Когда мы одного парня задерживали, он между нами прыгал – нам на руки, чтобы разбить захват. Причем у этого человека далеко не одно задержание. Поэтому все и говорят, что против меня ничего нет, а дело идет. Сейчас сделали раскадровку видеозаписи, где видно, что я дубинкой Семенова не ударил даже, но ее не хотят приобщать к материалам дела. Говорят, что на суде аппаратуру не выставляют. Я про себя подумал: «Конечно, для возбуждения уголовного дела записи из Интернета достаточно, а для того, чтобы доказать мою невиновность, нужна экспертиза».

Как поменялась ваша жизнь после всего произошедшего?

Люди стали узнавать везде. Мне даже пришлось как-то раз выйти из вагона метро, потому что женщина закричала: «Это тот урод!». Она сидела и читала газету «Метро», а там статья, мне посвященная. Вот она глаза поднимает: и как закричит. Пришлось выйти из вагона. Я ничего не ответил. Зачем? Бывает, люди подходят и говорят. Один раз мне женщина сказала: «Тебя бы так, ублюдок!». Я пришел в банк снимать деньги с карточки. Подошел к банкомату, а работница банка прошипела на меня со стойки. А вообще жизнь изменилась. Я стал бояться за своих родных. За себя я не боюсь – я все могу понять: и записки подкидывали, и двери исписывали, и названивали: но как можно пожилую женщину так доводить? Недавно маме начали названивать. И днем и ночью звонили. В трубку кричали матом. А один раз сказали: «Твой сын до суда не доживет!». Она так разволновалась, что слегла с инфарктом. Теперь она в тяжелом состоянии в больнице. Мы от нее почти не отходим с сестрой.

За эти семь месяцев вы сами изменились? Внутренне?

Я сейчас знаю, что в милиции дальше работать не буду. Какой бы исход дела ни был. Думаю, чем бы я хотел заниматься, но ни в охрану, ни в правоохранительные органы я не пойду. Причем это не из-за начальства, ни из-за чего-то другого. Просто я так решил.